Ни тот, ни другая ничего не ответили. Она встретилась взглядом с Дэном, с беспокойством смотревшим на детей.
– Прости, Хенни. Ты очень сердишься?
– Да… не знаю. Скорее, я вообще ничего не чувствую.
– Я слишком много выпил.
– Я так и подумала.
– Но я говорю это не в свое оправдание. Я не был пьян. Ты же знаешь, я никогда не напиваюсь. Но все эти мужчины, собравшиеся в другом конце комнаты… Они действовали мне на нервы. Они говорили о бурской войне, о деньгах, которые они на ней нажили, о вложении капиталов в алмазы, а я думал о том, что я видел, чем занимался с Вейлером всю эту неделю. Я почувствовал такие отвращение и злость, почувствовал, что с меня хватит.
Он прикоснулся к ее щеке рукой в толстой шерстяной перчатке.
– Хенни?
– Да, я слышу.
– Я подумал, это те же люди, которые сорвали работу гаагской конференции, которые развязывают войны, а изнуренные нищетой бедняки, живущие в принадлежащих им домах, сражаются на этих войнах ради их наживы.
– Конечно, ты прав. Но это ведь не ново. И потом, ты же и раньше бывал у них в гостях. Да и Уолтер с компанией – мелкая рыбешка по сравнению с группой Моргана или нефтяными и стальными магнатами.
– Да, конечно. Я просто объясняю, почему я сорвался.
– Скажи мне честно, ты бы дал ход этому докладу, если бы знал, кто владельцы «Монтгомери»?
Дэн колебался.
– Может, и нет, ради блага твоей семьи. Не знаю. Но если бы ты видела эти дома! Я знаю, ты видела много подобных, но эти – самые отвратительные. В такой мерзости нельзя жить даже животному, ну, а кроме того, я всегда думаю о пожарах.
Он стоял в удушающем дыму на карнизе под самой крышей, а толпа смотрела, задрав головы, не веря собственным глазам. Ни у кого из присутствующих и, уж, конечно, ни у кого из жильцов горящего дома не хватило на это мужества.
– Если бы не моя учительская зарплата, – продолжал Дэн, – Фредди тоже мог бы жить в таком месте.
– Я знаю.
Они вышли из трамвая и направились к дому. В воздухе кружились снежинки, они садились им на лицо, налипали на ресницы. Дэн замедлил шаг.
– Я иду слишком быстро. Когда ты был маленьким, Фредди, я переносил тебя на руках через сугробы, помнишь?
Да, Фредди помнил. Он все помнил, запомнит и сегодняшний вечер. Отец пытается загладить вину, мелькнула у него мысль. Ее сменила другая: я никогда больше не увижу Пола. Нет, поправился он, Пол что-нибудь придумает. Пол умеет найти выход из любого положения.
Родители, идущие позади, воспринимались им, как единое целое: отец-мать. Мать любила отца. Она рассердилась на него сегодня, но сейчас они шли рядом, их плечи соприкасались. Это единство всегда злило его, когда он был маленьким. Ему часто хотелось, чтобы у него не было отца, чтобы он жил только с мамой. Но это было давно. Он задумался над тем, возникает ли когда-либо у девочек желание остаться вдвоем с отцом и хотел было спросить об этом у Лии, но понял, что это было бы жестоко.
Да, дело обстоит именно так, и иначе никогда не будет. Отец-мать. Если бы только отец не был таким шумным и пугающим.
До него донесся голос отца, едва слышный из-за звука хлюпающих шагов.
– Поменьше сердишься, Хенни? И тихий ответ матери:
– Мне грустно. Я не могу долго на тебя сердиться, Дэн, ты же знаешь.
А затем он услышал звук, похожий на звук поцелуя, но не обернулся.
ГЛАВА 7
Мельницы богов мелют медленно, но не так медленно, как законодательные мельницы буржуазной демократии. И те перемалывают абсолютно все, более или менее. В данном случае получилось менее. Затянувшиеся слушания в специальной комиссии, сопровождавшиеся желчными, злобными выпадами сторон, наконец закончились, не приведя, однако, к принятию никаких новых законов. Была лишь подчеркнута необходимость соблюдать существующие.
Домовладельцы подверглись резкой критике за несоблюдение этих законов; как всегда много – с гневом и возмущением – говорилось о плачевном положении бедняков в самом богатом городе мира, после чего реформаторы разъехались по домам готовиться к новым битвам.
Заголовки газетных публикаций о работе комиссии были не столь кричащими, как в сообщениях об убийствах, но все же достаточно хлесткими. Многие видные уважаемые граждане, чьи фамилии до тех пор появлялись на страницах газет лишь в разделах с извещениями о бракосочетаниях или кончинах, пережили немало неприятных минут.
Журналисты, в первую очередь либерального толка, раскрутили тему на полную катушку.
Позор наших городов… Богатые домовладельцы несут ответственность за гибель людей во время пожаров… Преступная халатность… Эпидемии… Миллионы нажиты на человеческих страданиях… – вот какие заголовки мелькали на страницах газет. В серьезных статьях, посвященных анализу проблемы, виновники назывались поименно: Сазерленд, Ган Уотерс, Вернер.
В своей бело-желтой гостиной на втором этаже Флоренс лежала на софе, страдая от головной боли, а воскресная газета, послужившая причиной этой головной боли, валялась на полу. Вся семья пришла утешать Вернеров – Анжелика, Альфи и Эмили.
– Хорошо, что родители во Флориде, – вздохнул Уолтер. – Конечно, они получат нью-йоркские газеты, но мне почему-то кажется, что расстояние смягчит удар.
– К марту, когда они вернутся, – бодро заверил его Альфи, – все это уже забудется. Газеты набросятся на кого-нибудь еще.
Анжелика нервно перебирала белыми пальцами то бусины своего агатового ожерелья, то складки траурного платья из черного шелка.
– Ах, Флоренс, я рада, что твой отец не дожил до этого. Он и так настрадался за свою жизнь. Две его дочери стали чужими, а теперь вот на Уолтера такое свалилось.
– Что подумают люди, – простонала Флоренс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162