Пока руки привычно накладывали на хлеб сыр и ветчину, голова Летти была занята мыслями о Кристофере, ее сыне.Для всех окружающих он был ребенком Винни. Бог мой, как легко они поверили, думала Летти с горечью. Решили, если долго притворяться, то она согласится с этим, не понимая, что для нее он всегда останется их ребенком – ее и Дэвида.Мальчик знал только то, что ему сказали. Она для него – тетя, тетя Летиция, тетя Летти.Летти принялась раскладывать бутерброды на тарелки, не слишком заботясь о том, как это будет выглядеть. Не следовало так легко отказываться от Кристофера. Но тогда она чувствовала себя беспомощной, опозоренной, сломленной своим собственным горем. Сейчас она бы позаботилась, чтобы никто не разлучил ее с ребенком… Слишком поздно! Он не поймет и наверняка испугается, если она попробует объяснить все, попробует забрать его к себе. Кристофер считал Винни своей мамой, и Летти не могла причинить боль двухлетнему малышу.«До свидания, тетя Летти». Звонкий детский голосок, невинные глаза, так похожие на глаза Дэвида, разрывали ей сердце. Она с трудом подавляла желание схватить его па руки и расцеловать. Поэтому-то никогда и не ездила к Винни. Если Кристофера привозили к деду, она следила за всеми его движениями. Когда приходилось расставаться – с обязательным поцелуем в щечку на прощанье, – она еле сдерживалась, чтобы не прижать сына к себе.Два года. С трудом верится, что Дэвида нет уже так долго. Боль при мысли о нем была такой же острой, как и вначале. Как-то она была у его матери, но обезумевшая от горя женщина разразилась таким потоком оскорблений, что Летти больше не осмеливалась беспокоить ее, уже не сомневаясь, что Дэвид погиб около Дарданелл.В воскресенье они с отцом молча пообедали. Винни и Люси должны были приехать около четырех. Пока отец прилег отдохнуть, Летти вымыла посуду и принялась готовить стол, переставив временно горшок с аспидистрой на окно. Глядя на кожистые листья, Летти мельком подумала, что это растение было свидетелем многих трагедий в их семье, повидало и горе, и отчаяние, и любовь, и ненависть.Отец так и не смог простить ей «позора». Она же выносила его нападки, потому что уехать – означало каким-то образом подтвердить свою вину, которую Летти не признавала. Ее сын был символом любви, красивой и нежной, и вечной, если бы их не разлучила война. Это другие люди говорили о «позоре» – те, кто считал их отношения грязными и постыдными.Молчание, разделявшее ее с отцом, стало почти постоянным. За завтраком… в течение всего дня. Отец молча просматривал книги, уходил в пивную, не сказав «до свидания». Летними вечерами, выглядывая из окна, он молча попыхивал трубкой. Зимой, скорчившись около камина, он тоже молчал. Тишина царила и когда Летти занималась домашним хозяйством. А ведь она была готова отдать душу, чтобы отец сказал ей хоть одно доброе слово.Родственники нисколько не помогали, а напротив, только подливали масла в огонь. «Как у нее хватает наглости смотреть людям в глаза?»А как она должна была вести себя? Позволить публично выпороть себя? Обрить голову или удалиться в монастырь и принять пострижение? Что еще оставалось, кроме того, чтобы жить как прежде, надеясь, что все забудется. Тетя Хетти и тетя Милдред, когда приезжали к отцу, все время бросали на нее косые взгляды. Дядя Билл, явно в сильном замешательстве, старался держаться от нее подальше. Дядя Чарли, все такой же общительный, иногда хитро разглядывал ее, как будто представляя ее в постели с мужчиной. Двоюродные сестры, достигнув возраста, когда уже могли со знанием дела обсуждать, что такое любовь, в ее присутствии все время хихикали.Летти с трудом выносила их посещения, обычно стараясь потихоньку улизнуть. Она надеялась, что никто из них не захочет присутствовать на дне рождения отца, и была очень рада, что так и получилось и их даже не приглашали.Люси приехала вместе с Винни и Альбертом около четырех. Извинившись за отца, Летти сама провела их в дом. Она пыталась разбудить его некоторое время тому назад, но отец, проснувшись, сделал вид, что не слышит, так что Летти предоставила ему самому решать, когда выйти к гостям.– Как тебе удалось приготовить пирог? – спросила Люси с набитым ртом.Только что вынутый из духовки пирог наполнял комнату необычайным ароматом.– Ты просто волшебница.– Рада, что вам понравилось, – ответила Летти, медленно и без аппетита съев свой кусочек.– Где ты взяла продукты? Мне, например, никогда не везет. Так ужасно, когда ты уже первая в очереди, а они вывешивают объявление, что все закончилось и сегодня ничего больше не будет.Летти кивнула, пытаясь сосредоточить внимание на Люси и оторвать взгляд от Кристофера, который, в полном неведении о ее мучениях, весело играет со своим «братом», стараясь связать его пальцы кусочком резинки.Не смотри на него, заклинала она себя, смотри на других. Альберту исполнилось девять лет. Сильный и наглый. Джорджу восемь, Артуру шесть – оба маленькие дьяволы. И все трое обещают вырасти красавцами. Девочки Люси – Элизабет и Эммелин, восьми и шести лет, – симпатичные, одаренные и абсолютно уверенные, что всегда все их желания будут исполняться.В комнате становилось жарко. Хотя день выдался теплым, отец развел сильный огонь в камине и сейчас сидел, уставившись на языки пламени, как будто намекая, что всем пора по домам.Люси, обмахиваясь носовым платком, спросила:– Нельзя ли хоть немного открыть форточку? – И он, не желая отказывать ей, согласно кивнул.Ее дочки подошли и сели около окна, послушные, как маленькие монахини. Старшие сыновья Винни, заскучав от разговоров взрослых, капризничали, им хотелось или вернуться домой, или спуститься вниз на улицу поиграть с местными детьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107