— Поставки, — обронил официант.— И вас снабжают?— Конечно.— Тогда другое дело, — Пафнутьев освобождение вздохнул, откинулся на спинку стула. — Что я могу сказать... Чашку кофе и пятьдесят граммов коньяка... За счет директора.— С удовольствием! — искренне произнес официант и уже хотел было подняться, но Пафнутьев его остановил. — Да, чуть не забыл, — он придвинул к официанту его блокнот. — Черкни свой телефон, вдруг позвонить придется.Взяв ручку, официант быстро написал несколько цифр.— И домашний тоже, — напомнил Пафнутьев. — Только напиши, где домашний, а где служебный. И адрес...Парень, не задумываясь, выполнил просьбу и тут же пошел за кофе. Пафнутьев проводил взглядом его удаляющуюся фигуру с тяжеловатым задом и литым затылком. Вряд ли он будет хоть в малой степени заменой Ковеленову, но свой человек в ресторане никогда не помешает. Свой человек в ресторане, — повторил про себя Пафнутьев и только сейчас сообразил, что его разговор с парнем наверняка видел Анцыферов в кабинете. Пафнутьев чертыхнулся, но тут же успокоился, решив, что сам покажет Анцыферову изъятые из блокнота счета сегодняшнего утра. Это его утешит и снимет подозрения с парня.— Вот за это, старик, спасибо! — искренне воскликнул Пафнутьев, увидев перед собой белую чашечку с кофе и хрустальную рюмку, в которой наверняка было больше ста граммов. Но этот подлог нисколько не огорчил Пафнутьева. Он взглянул на официанта и встретился с глазами заговорщика. — Спасибо, старик. * * * Заведующий травматологическим отделением Овсов был хмур, неразговорчив, сидел за своим столом, и его тяжелое лицо, освещенное белесым светом дня, казалось массивным, морщины выглядели глубокими и резкими. Пафнутьев, столкнувшись с ним взглядом, все-таки подошел, пожал руку хирургу, сел на кушетку, застеленную белой простыней.— Ты так суров, Петя, что я даже не знаю, какое слово произнесть, как сесть, как повернуться, — Пафнутьев попытался вывести Овсова из какой-то глубокой отрешенности.— Будет жить, — ответил хирург.— Ну и слава Богу, — вздохнул Пафнутьев с облегчением, — Пусть живет, раз уж ему так повезло.— Кто он?— Понятия не имею... Разберусь.— Бандюга? — спросил Овсов.— Скорее всего.— Что-то последнее время, Паша, у нас с тобой стали все чаще появляться общие клиенты.— Это же прекрасно! Мы стали чаще видеться... У нас совместные интересы...— Да, интересы общие, — вздохнул Овсов и со стуком поставил на стекло маленькую пульку. — Вот... Смотри. В одном сантиметре от сердца остановилась.Пафнутьев взял пулю, повертел перед глазами, взвесил на ладони, как бы проверяя ее вес, надежность, убойную силу... И опустил в карман.— Авось пригодится, — пояснил он. — Куда ты его поместил?— Здесь, на этом этаже, — Овсов показал куда-то за спину.— Надо бы его повыше... На верхний этаж.— Под охрану? И этого тоже?— Да, Петя.— Послушай, у меня все клиенты нуждаются в охране... Что, уже гражданская война началась?— А ты этого не знал?— Так я уже стал фронтовым хирургом?— Конечно, — кивнул Пафнутьев. — У тебя бывают дни, когда не поступают люди с ножевыми, пулевыми ранениями, с рваными ранами, которые оставляют осколки от гранат, мин, бомб? Бывают такие дни?— Выпить хочешь? — спросил Овсов и, не дожидаясь ответа, протянул руку в тумбочку, вынул початую бутылку «Столичной», хорошей «Столичной», как сразу отметил Пафнутьев. Так же молча Овсов достал две мензурки, налил грамм по сто пятьдесят и, завинтив пробку, спрятал бутылку в тумбочку. — Будем живы, Паша, — сказал Овсов и выпил.Пафнутьеву ничего не оставалось, как последовать его примеру. От кушетки он дотянулся до мензурки, выпил, поставил посуду на место. Овсов, снова сунув руку в тумбочку, вынул блюдце с влажными маслинами.— Шикуешь, Петя.— Шикую?! — удивился Овсов. — А ты знаешь, сколько стоит скромный ужин на четыре персоны в приличном месте? Миллион.— Откуда тебе это известно?— Не от всех приглашений я отказываюсь, Паша, не от всех. И потому немного знаю о том, что происходит за этими окнами. Кружка пива в приличном месте стоит шестьдесят тысяч рублей. Моя сестричка получает за месяц примерно столько же.— Кстати, а где твоя сестричка? Что-то ее не видно?— Все течет, Паша, все меняется, — ответил Овсов, пряча блюдце в тумбочку. Голову он наклонил вниз, долго не мог закрыть дверцу, словно боялся, что гость о чем-то догадается по его глазам.— Ничего, — Пафнутьев легко махнул рукой. — Вернется.— Ты думаешь? — с надеждой спросил Овсов и так посмотрел на Пафнутьева, с таким простодушием, что тот смутился своего легковесного заверения. Но и отступать было некуда.— Уверен, — твердо произнес Пафнутьев. — Позвонит как-нибудь вечером и спросит мимоходом, куда пропал, почему тебя не видно, как понимать столь долгое отсутствие...— Врешь, — без уверенности произнес Овсов. — Знаешь, кто у нее хахаль? Банкир.— Посадим, — не задумываясь, ответил Пафнутьев. — Если его не хлопнут.— Да ну тебя, — Овсов досадливо махнул рукой, — Не надо его хлопать... И сажать не надо... Пусть живет.— Вернется, — повторил Пафнутьев почти неслышно, и именно это слово прозвучало с неожиданной убежденностью. — Знаю я нынешних банкиров... Молодые, самоуверенные, богатые, занятые... Презентации, знакомства, поездки, сауны... Обильная пища, разнообразие напитков и связей... Если человек успел хлебнуть настоящих отношений, он быстро разберется, что к чему... Если он сам, конечно, не из этой породы.— Ладно, Паша, оставим, — вздохнул Овсов. И, вопросительно посмотрев на Пафнутьева, потянулся к тумбочке.— Нет-нет, — Пафнутьев выставил вперед ладонь. — Слишком хорошо — тоже нехорошо. Скажи мне вот что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66