— О чем же?— Дым-дымок от машин, словно девичьи годы, — нараспев произнес Андрей, но, не выдержав тона, рассмеялся.— Что это?— Стихи, Вовчик, стихи. Поэзия, другими словами. Тебе не понять.Пафнутьев включил маленький фонарик и принялся листать записную книжку Неклясова.— Кого поискать? — спросил он. Неклясов молчал. Он долго смотрел в окно на улицу, потом перевел взгляд на собственные руки, на наручники, блеснувшие в темноте, повернулся к Пафнутьеву.— Прихватили вы меня, ребята, прихватили... А если до двенадцати Вика будет дома? Тогда что? Отпускаете?— Конечно, нет, — ответил Пафнутьев. — Вика должна встретить меня с улыбкой на устах.— А если встретит с улыбкой на устах?— Тогда мы передаем тебя в систему правосудия. Переночуешь у Шаланды. Утром будет видно.— Ну что ж... Значит, отпускаете, — Думаешь, отвертишься?— Соедини меня с Леонардом...— Он что у тебя, диспетчером служит?— Это неважно... Главное — служит, — усмехнулся Неклясов. — Какой цвет любит твоя жена?— Шоколадный. Красный. Белый. Синий. * * * Пафнутьев позвонил в дверь своей квартиры в половине двенадцатого. Дверь открыла Вика. Она улыбалась, но улыбка у нее была скорее растерянной, чем радостной.— Слушай, — сказала она, — я ни фига не понимаю... Они привезли меня на каком-то громадном «мерседесе», когда вышла из машины, набросили на плечи вот это манто, — она показала на роскошную шубу, брошенную на диван, — следом внесли розы. Смотри — красные, белые... Там не менее полусотни. Купили у какого-то торговца в подземном переходе, миллион отдали, потом внесли ящик шампанского... Ни фига не понимаю, — повторила она, встревоженно глядя на Пафнутьева.— Они хотели, чтобы ты улыбнулась.— Господи, им-то это зачем?— Хочешь жить — умей вертеться, — Пафнутьев, не раздеваясь, обессиленно опустился прямо на манто шоколадного цвета. — Присядь, — и он похлопал ладонью по сверкающему, струящемуся меху. * * * Это произошло через несколько дней. Подняв в середине дня телефонную трубку, Пафнутьев услышал попискивающий смех Неклясова. Вначале он не поверил себе, подумал, что ошибся, но первые же слова далекого собеседника убедили его — никакой ошибки. Звонил Вовчик Неклясов.— Здравствуй, Паша! Как здоровье?— Очень хорошо. Кто говорит?— Не узнаешь? Ай-яй-яй! Лучших друзей не узнаешь... Нехорошо, Паша... Вовчик беспокоит.— По моим сведениям, звонишь из камеры? — спросил Пафнутьев.— С камерой я распрощался, — довольно рассмеялся Неклясов.— Как же тебе это удалось?— Судья вынес постановление... Пришлось подчиниться.— Просто отпустил? — удивлению Пафнутьева не было предела.— Да, дорогой! Да! Отпустил! Я же говорил, что как только из твоих цепких лап вырвусь, считай меня на свободе. Да! Едва вышел из ворот, тут же с ребятами помчался в крематорий, к Семеновне!— Познакомился?— Да, мы понравились друг другу. И теперь я, Паша, могу обещать, что ты больше не будешь находить рук, ног, голов в снегу... В самом деле, надо работать аккуратнее. Семеновна сказала, что готова принять меня в любое время. Спасибо за подсказку, Паша. Сам бы я никогда не додумался. Ты же хорошо знаешь, что когда нет следов, искать намного труднее... Верно?— Какое постановление вынес судья?— Осоргин? Это называется под залог... Ребята положили ему на стол кое-что... Хорошо положили. И он вынес постановление... Отпустил меня до суда. Да и судить-то будет не за что, если уж откровенно. Так, невнятные подозрения — и больше ничего.— Да пара отрезанных ушей, — добавил Пафнутьев. — И похищение заложниц...— А для этого свидетели нужны, Паша.— Есть потерпевший, — заметил Пафнутьев. — Он может стать неплохим свидетелем. Да и твой Ерхов неплохо держится.— Забудь о них, Паша! — визгливо прокричал в трубку Неклясов, потеряв самообладание. — Забудь, понял?! Забудь!— Согласен. Но о тебе, Вовчик, я не забуду. * * * С некоторых пор прокурор области Невродов неплохо относился к Пафнутьеву, во всяком случае, принимал он его в любое время и по любому поводу, поскольку знал — зря Пафнутьев не придет, клянчить не будет и на жизнь жаловаться тоже не станет. Если позвонил, напросился на встречу, значит, что-то произошло чрезвычайное, или же чрезвычайное вот-вот произойдет. А Пафнутьев обладал способностью, которая выдает людей, успешно занимающихся своим делом, — он предсказывал события, а поскольку занимался в основном событиями криминальными, то и предсказания его чаще всего были печальны и беспросветны.Пафнутьев со своей стороны тоже не злоупотреблял прокурорской любовью, помня в то же время, что может встретиться с Невродовым, как только ему это понадобится.И в это утро, промаявшись час в кабинете, насмотревшись на прохожих внизу, на подтаивающий снег, он подошел, наконец, к телефону и набрал номер, который всегда помнил.— Валерий Александрович? Пафнутьев беспокоит.— А, Паша... Как здоровье?— Очень хорошо.— А дела?— Все лучше с каждым днем. Просто блестяще.— Если будешь так отвечать, знаешь, чего добьешься? У тебя никто не будет спрашивать о здоровье, никто не поинтересуется твоими делами. Люди ведь не для того спрашивают, чтобы ты радостным голосом заверял их, будто у тебя ничего не болит... Скажи, что болит... Сердечко, дескать, пошаливает, ногу последнее время подволакиваешь, бессонница извела, пьянство одолело, начальство помыкает и гонит в шею...— Валерий Александрович! — воскликнул Пафнутьев потрясение. — Откуда вам все это обо мне известно?!— О себе рассказывал! — рассмеялся Невродов. — Свои боли выдавал опрометчиво и преступно! Ладно, чего тебе?— Повидаться бы, Валерий Александрович.— Когда?— Вчера.— Понял... Вчера надо было и приходить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66