Помучавшись, Эвелина вернулась к старинному, но прекрасно себя зарекомендовавшему методу.
— Нет, миссис Уотсон, прикажите наливать сейчас же. — В ожидании ванны я устроилась перед камином, водрузив ноги на решетку. К вечеру припустил дождь и заметно похолодало.
Решено... Об Айше не скажу ни слова. Ни намека себе не позволю. Пусть сам поднимает эту тему...
Если совесть чиста, он непременно заведет разговор об Айше. В конце концов, повторяла я себе снова и снова, до брака мой муж имел право встречаться с кем угодно, где угодно и сколько угодно. А с тех пор ни разу... ни разу его преданность мне и вера в меня не пошатнулась — я это знала точно. Так велика была моя собственная вера в Эмерсона... да и возможностей у него, прямо скажем, было негусто. В Египте уж точно. Хотя если подумать...
Сколько раз Эмерсон уходил с Абдуллой в соседнюю деревню якобы повидаться с родней Абдуллы. Наш давний слуга и друг скорее позволил бы отрезать себе язык, чем предал Отца Проклятий.
В те годы, что мы провели в кентском поместье, дожидаясь, пока Рамсес подрастет, Эмерсон время от времени ездил по делам в Лондон и оставался там на день... на несколько дней. Читал лекции в университете, работал в библиотеке Британского музея. График свободный. Хочешь — поезжай домой, а хочешь... Одним словом, распоряжайся временем по своему усмотрению.
Из раздумий меня вырвал отвратительный скрежещущий звук, и я не сразу сообразила, что сама от отчаяния и злости скриплю зубами.
Спокойно, Амелия, спокойно. Не забывай о своем решении. Не смей оскорблять любимого, верного супруга подозрениями. Не смей вспоминать об Айше, пусть сам все расскажет. Почему бы и нет? Это было бы естественно. И напротив, в высшей степени неестественно для него было бы промолчать. Спешное утреннее бегство Эмерсона и долгое отсутствие не позволили нам обсудить события прошлого вечера и по сложившейся традиции поделиться впечатлениями, мнениями, версиями. Но ведь когда-нибудь этот долгожданный момент настанет... Вот тогда и всплывет имя Айши. Согласитесь, будет странно и крайне подозрительно, если Эмерсон обойдет эту тему молчанием.
* * *
Эмерсон тешит себя иллюзией, что умеет ходить на цыпочках. На здоровье. Пусть себе остается при этом ошибочном мнении, но вам по секрету скажу, читатель, что на цыпочках мой благоверный производит шума не меньше, чем когда топает, ни о чем не заботясь. О возвращении супруга я узнала задолго до того, как увидела его в нашей спальне. Зашел он не сразу. Минут пять топтался под дверью, подыскивая, должно быть, наилучший вариант сближения. Ну а мне оставалось только ждать, что из этого выйдет.
Вышло довольно мило.
Дверь с треском (как обычно) распахнулась, любимый с порога бросился ко мне, вынул из кресла и прижал к груди.
— Прелестно выглядишь, Пибоди, — пророкотал он на ухо. — Платьице... новое, да? Тебе к лицу.
— Это не платье, дорогой, — отозвалась я, как только мне вернули способность говорить, — а домашний наряд для чая. Тот самый, в котором ты видел меня вчера, позавчера и еще несколько вечеров подряд. Я надеваю его потому... О-о, Эмерсон... Ты прав, это одна из причин, но есть и другие... Эмерсон...
Мне стоило нечеловеческих усилий отказаться от супружеских знаков внимания, которым покрой халатика весьма способствовал, но я все-таки выстояла! А чтобы не поддаться на лицемерные — именно лицемерные, уж поверьте любящей женщине, — ласки Эмерсона, даже отступила за кресло.
— Время позднее. Пора переодеваться к ужину. Вода едва теплая. Поторопись, иначе будешь купаться совсем в ледяной.
— Обойдусь, — мотнул головой Эмерсон. — Не стану переодеваться.
— Переоденешься.
— Нет.
— В таком случае я тоже заявлюсь к столу как есть. — Стыд и позор, скажете? И будете правы, любезный читатель. Вынуждена, однако, признаться, что в тот момент мне ну ни капельки не было стыдно. — Почему бы тебе не надеть тот великолепный смокинг, что я купила в Каире? Тот самый, который ты невзлюбил с первого взгляда? Помнишь, ты еще сказал, что в нем тебя увидят только на смертном одре?
— Смокинг?... — поперхнулся Эмерсон. — Ты на меня сердишься, Пибоди?
— Я?! Сержусь?! Дорогой мой, что за мысль! Кстати, феска в комплекте со смокингом тебе пойдет.
— Дьявольщина! А это обязательно, Пибоди? Распроклятая штуковина... кисточка вечно в рот лезет!
Гаргори пришел от смокинга в дикий восторг, чем слегка умерил профессорский гнев. Феска дворецкого и вовсе пленила; бросив на меня торжествующий взгляд, профессор сдернул «распроклятую штуковину» с макушки и вручил своему юному поклоннику.
— Довольно, Пибоди, — сказал он, когда сияющий Гаргори удалился со своим призом. — Поиграли в индейцев, и будет. Теперь давай начистоту. Что с тобой? Дети в буйство впали?
— Не больше обычного; спасибо, что поинтересовался. Виолетта дуется, поскольку я ограничила ее в сладком, зато Перси с Рамсесом, кажется, находят общий язык. Рамсес провел какие-то огнеопасные опыты и доказал подлинность статуэтки.
— Я так и знал, Пибоди.
— Я тоже.
Эмерсон принялся за брюссельскую капусту.
— От твоего досточтимого братца или хотя бы его супруги по-прежнему ни слова?
— Нет.
— Чертовски странно, не находишь? Казалось бы, дама должна была выразить благодарность и поинтересоваться детьми...
— Она нездорова. Возможно, доктор запретил любые волнения.
— Угу. А дорогой Джеймс благополучно поднял паруса и скрылся в неизвестном направлении, — буркнул Эмерсон. — Как тебя угораздило заполучить таких мерзких родственничков...
— Мои-то по крайней мере не прячутся от людей. (А следовало бы, откровенно говоря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107