Его светлость все больше молчал, но за действиями профессора наблюдал с неустанным интересом. Отбросив надменность, он продемонстрировал острый ум, немалую эрудицию и даже подал несколько дельных советов. Меня это нисколько не удивило. Эмерсону всегда удается выудить все самое лучшее из тех, с кем его, пусть даже ненадолго, сталкивает жизнь.
К главному выходу поспешно стекались последние посетители, и охрана уже готова была закрыть музей. Эмерсон лично знаком со многими охранниками; пока он беседовал с ними, пытаясь освежить их память, ко мне и Сент-Джону присоединился молодой человек, до сих пор томно подпиравший колонну.
— Ну наконец-то, — протянул он дрожащим голосом. — Надолго же ты там застрял, Джек. Скучно же, ей-богу. Тоска смертная, хоть волком вой.
— Сам виноват, Нэд, — отозвался Сент-Джон. — Не поленился бы пойти — не скучал бы. Такое представление пропустил!
— Правда? — Томящийся юнец поднял трость и припал губами к набалдашнику, словно младенец к зубному кольцу.
Не иначе как тот самый граф Ливерпуль, догадалась я, и, разумеется, не ошиблась. Представив нас со свойственной ему небрежной галантностью, Сент-Джон добавил:
— Профессор и миссис Эмерсон — известные археологи и детективы. Помнишь, Нэд? Я тебе о них рассказывал. Мне сегодня посчастливилось наблюдать их за работой.
В ответ на это откровенно язвительное замечание Эмерсон набычился. Граф Ливерпуль визгливо хихикнул:
— Что ты говоришь! Правда?!
Наряд родовитого отпрыска в лоске не уступал, а скорее даже превосходил одеяние Сент-Джона, однако до элегантности облика своего старшего приятеля граф Ливерпуль не дотягивал. Ни безукоризненный покрой сюртука, ни блеск гигантского бриллианта в заколке шейного платка не могли приукрасить его чахоточную худобу и нездоровый цвет изможденного лица. А на улыбку, демонстрирующую полный рот гнилых и черных, как у древнего старца, зубов, невозможно было смотреть без слез.
— Археологи — да, ваша светлость, но не детективы! — возразила я. — Нас сюда привело исключительно желание поближе познакомиться с экспонатом, который ваш отец, упокой господи его душу, любезно преподнес Британскому музею. Весьма щедрый жест. Жаль только, что последствия его оказались столь печальны.
— Правда? Э-э... ну да... печальны. Бедный батюшка. Вот бы он удивился.
— И расстроился, — вкрадчиво подсказал Сент-Джон.
— Э-э... ну да... Не без того. — Граф снова присосался к набалдашнику и надолго умолк, бессмысленно хлопая жидкими ресницами. — Миссис Эмерсон... вы, что ли, та самая леди... которая выкапывает этих... как их... э-э... мумий.
— Нэд у нас шутник. — Сент-Джон взял руку приятеля в свою. — Миссис Эмерсон — выдающийся египтолог. Ты ведь, если не ошибаюсь, собирался пригласить ее в Моулди-Мэнор и показать коллекцию отца.
— Что? Э-э... ну да. Пригласить. Конечно. — Граф Ливерпуль сонно прикрыл глаза и ощерился. — Там их много... э-э... этих... мумий... Нет... мумий нет... Одна была. Всякие там... бутылочки, фигурки и все такое. Пожалуйте. Прошу. Когда угодно.
— Времени нет! — гаркнул Эмерсон прежде, чем я успела выразить благодарность за приглашение... каким бы оно ни было. — Нам с визитами разъезжать некогда.
— Конечно, профессор, — понимающе кивнул Сент-Джон. — Но я уверен, что вам с миссис Эмерсон найдется на что взглянуть в Моулди-Мэнор.
— Точно, точно...
Ливерпуль зашелся в очередном приступе бульканья, которое у него означало смех, а Эмерсон, потеряв терпение, неприлично быстро распрощался и потащил меня на улицу. Приятели двинулись следом.
Над городом нависла тяжелая громада черных туч. Сквозь это мрачное покрывало едва пробивались пурпурные лучи уходящего на покой светила. Я проводила глазами две черные фигуры, одна из которых, пониже ростом и потоньше, обессиленно повисла на той, что была более статной и внушительной. Зловещий закат сыграл со мной недобрую шутку. Казалось, два друга уходят в небытие... бездумно шагают к той страшной участи, что ждала по крайней мере одного из них.
— Бедный мальчик. Эта вредная привычка его погубит, Эмерсон... Опиум разрушает интеллект. Ливерпуль уже не соображает, что говорит и делает!
— При чем тут опиум! Его губит болезнь, Пибоди. Глядя на графа, поневоле поверишь в египетское божество возмездия. Какими бы ни были грехи несчастного парня — а грехи его несметны, Пибоди, уверяю тебя, — все же он не заслужил такой участи. — Ах, любимый мой Эмерсон! Ему необходимо было облегчить душу... но он не долго пребывал в унынии, природный оптимизм тут же взял верх: — Ну да ладно! Тысячи добрых людей страдают сильнее и погибают в муках пострашнее тех, которые предстоит испытать этому ничтожеству голубых кровей. Чаю хочу, Пибоди! Или чего покрепче.
Час был поздний, и я не стала возражать против кеба. Наемные экипажи с их неискоренимым ароматом затхлости и расползающейся кожаной обшивкой действуют на моего дорогого супруга самым странным образом. Возможно, виной тому ритмичное цоканье копыт... или же все дело в замкнутом пространстве, где всегда царит полумрак и где тебя убаюкивает обманчивое чувство уединения... Трудно сказать. Однако стоило дверце захлопнуться — и Эмерсон раскрыл объятия. Должна признаться... мне несладко пришлось... пока он не внял просьбе избавиться от бороды — чудовищно колючей и куда более неприятной, чем его прежняя настоящая растительность. Но сегодня от супружеских... гм... знаков внимания Эмерсона отвлекала не только борода... Возможно, беспокойство или даже легкая тревога... Дружеская шутка — вот испытанное средство от любой хандры!
— Как насчет голубой крови, дорогой мой Эмерсон?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107