— Вы ко мне несправедливы, мадам, и точка! Не я начал первым. Снизойдите же к просьбе несчастного репортера! Позвольте объяснить...
— Не ерничайте, Кевин. Я для того и пришла, чтобы услышать ваши объяснения.
О'Коннелл в комичном отчаянии запустил пятерню в рыжие патлы.
— Ей-богу, миссис Эмерсон, автором идеи о мумии-убийце был не я, а... один мой коллега. Но первая же статья наделала столько шума, что мой босс пришел в ярость. Его можно понять, ведь по части сенсаций «Дейли йелл» всегда была в лидерах. Мне предложили расследовать это дело. Ну подумайте, миссис Эмерсон, мог ли я отказаться?! Ведь меня считают докой во всем, что касается Египта и древних проклятий. Что бы вы сделали на моем месте?
— Гм... В ваших рассуждениях есть резон, мистер О'Коннелл. А этот ваш коллега-соперник... не Минтон ли из «Морнинг миррор»? Помнится, я обнаружила подпись «М. М. Минтон» под несколькими статьями и удивилась, что такое достойное издание, как «Миррор», опустилось до дешевых сенсаций. Отдаю вам должное, Кевин, сказку вы сочинили трогательную, но факт остается фактом: знакомство со мной вы использовали самым непристойным образом.
— Помилуйте, миссис Эмерсон! У меня не было другого выхода! На кого ж мне и рассчитывать, как не на вас, — удивился бесстыжий щелкопер. — Знакомство... будет ли мне позволено употребить слово дружба?... м-м... понимаю, понимаю... Знакомство с вами и вашим выдающимся супругом — это единственное мое преимущество перед коллегами-конкурентами. Непосредственное участие в деле Баскервиля — вот что создало мне репутацию... да и вам тоже, дорогая миссис Эмерсон. Согласитесь, что без публикаций «Дейли йелл» вы не были бы так известны среди читающей лондонской публики. А сейчас ваши имена у всех на устах! Британия увлекается археологией и восхищается археологами! Прибавьте к несомненному профессионализму ваш тонкий вкус и неприятие условностей, ваш неповторимый детективный дар...
— Что касается «неповторимого детективного дара», — прервала я поток ирландского красноречия, — то он развился не по нашей воле. Поразительно, что мы с Эмерсоном всякий раз оказываемся в центре какого-нибудь расследования. Видимо, все дело в особом свойстве ума, в способности улавливать подоплеку преступления, которая, как правило, ускользает от личностей с традиционным мышлением.
— Именно так, миссис Эмерсон, именно так, — с жаром закивал О'Коннелл. — Теперь вы понимаете, почему я рассчитывал на вас и почему был вынужден упомянуть вас в своих статьях.
— Допустим, понимаю. Однако понять — не значит простить, мистер О'Коннелл. Вся эта шумиха должна немедленно прекратиться. Надеюсь, имя профессора Эмерсона и «его многоуважаемой, незаурядной супруги», как вы изволили выразиться, больше никогда не появится на страницах вашего бульварного листка.
— Но... Вы меня без ножа режете, миссис Эмерсон! — ужаснулся О'Коннелл. — Я рассчитывал хотя бы на интервью! Самое обычное интервью о ваших достижениях за последний сезон!
Взгляд прозрачно-голубых глаз был так открыт, так невинен, что любой другой, незнакомый с мистером Пройдохой человек тотчас согласился бы исполнить любую его просьбу. Ха! Не на ту напал!
— За дурочку меня принимаете, мистер О'Коннелл? Думаете, мы не читали ваших излияний по делу Фрейзера? Эмерсон, между прочим, бесновался несколько недель. Я даже начала тревожиться за его здоровье.
— Пардон! — округлил голубые глазищи О'Коннелл. — Эти «излияния» — не что иное, как точное повторение слов самой миссис Фрейзер.
По крайней мере в этом юный нахал был искренен. Энид Фрейзер, урожденная Дебенхэм, рассказала ему чистую правду, и не его вина, что профессор разъярился, прочитав излияния репортеришки (цитата из разгромной речи Эмерсона).
— Миссис Фрейзер вместе со всеми, кого вы спасли от бесчестия и даже смерти, поет вам хвалу, — продолжал О'Коннелл, не отводя от меня восторженного взгляда. — Разве можно ее винить? Это ведь такая редкость в нашем мире — чтобы отвага и доброта получили достойное признание! Вы — гордость британской нации, миссис Эмерсон!
— Что ж... Если вы так считаете...
— Разумеется! Вы рисковали собственной жизнью... да что там! Вы поставили на карту нечто более дорогое, чем сама жизнь! — разливался Кевин. — Трудно представить себе, как страдал профессор... что за ужасные минуты боли и отчаяния пришлось ему пережить... какой страх терзал его сердце... Вы человек несгибаемой воли и мужества, но все-таки женщина! Что, если бы вы дрогнули под натиском этого безумца?... Каковы были ваши чувства к нему, миссис Эмерсон?
Подумать только! А я-то кивала с идиотской улыбкой в ответ на каждое его слово! Когда смысл сказанного наконец до меня дошел, О'Коннелл содрогнулся от моего возмущенного вопля:
— Проклятье! Как вы смеете, Кевин! Что за грязные намеки!... Кто вам это наплел?! Вот погодите, доберусь я до Энид!...
— Да успокойтесь же, миссис Амелия, — заныл О'Коннелл. — Миссис Фрейзер ни в чем не виновата. Честное слово, она отрицала все, что невзначай... м-м... вырвалось у ее супруга. (Нам с вами встречались джентльмены и поумнее мистера Фрейзера, не так ли?) Какие только страшные кары она не сулила мне, если хоть слово просочится в прессу!
— Любая, даже самая страшная кара покажется вам отеческой взбучкой по сравнению с гневом Эмерсона, — пообещала я. — Только и позвольте себе один-единственный намек в газете, и...
Договаривать не было нужды. Кевин позеленел и как-то усох прямо на глазах.
— По-вашему, я этого не знаю, миссис Амелия? — с непритворным ужасом простонал он. — Да я так ценю вас, так почитаю, что никогда не стал бы подрывать ваш авторитет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107