Накидка оказалась настоящей, то бишь из цельной шкуры настоящего леопарда. Понятия не имею, почему меня ошеломила именно эта деталь облачения «жреца». Возможно, виной тому разительный контраст между грозным оскалом животного и жалко повисшими лапами. Накидка была перекинута через плечо и скреплена так, что голова несчастного леопарда покоилась на груди хозяина. Длинный белый балахон довершал облачение.
Сказать, что диковинная фигура произвела впечатление, — значит ничего не сказать. Посетители остолбенели и в ужасе затаили дыхание. Стоило «жрецу» сделать шаг — и толпа отшатнулась. Должно быть, именно так поступали древние язычники, освобождая дорогу какому-нибудь правителю. Вперив взор прямо перед собой, «жрец» пересек зал и остановился перед витриной со знаменитой мумией.
У леди Хенутмехит был неплохой вкус. Гроб она себе выбрала — картинка, да и только. Вместо безвкусных многокрасочных сцен из жизни небожителей и демонов последнее ложе Хенутмехит украшала нежная позолота, словно приглашая зрителей задуматься — а не были ли саркофаги более влиятельных особ сделаны из чистого золота.
К делу это, впрочем, не относится. Уместнее будет отметить тот очевидный факт, что саркофаг принадлежал особе, занимавшей очень скромное положение в обществе. Никаких знаков королевского отличия я не увидела. Цветок лотоса в черных волосах — вот и все, чем удостоили усопшую даму.
«Жрец» изобразил земной поклон и снова надолго застыл, вглядываясь в безмятежное лицо леди Хенутмехит. Мне сцена показалась более чем эффектной, но профессору она скоро наскучила.
— Подумать только! — фыркнул он, обернувшись к Уилсону. — А я-то еще критиковал медиума. Это представление даже примитивнее, чем предыдущее! Что застыли как истукан, Уилбур? Чего ждете? Исполняйте свой долг! Прикажите схватить этого шута, стащите с него маску, выясните, кто он такой, и верните в клинику, где его наверняка уже хватились.
Не тут-то было. Юный Уилсон, впав в прострацию, лишь бормотал что-то нечленораздельное и заламывал руки. Зато отреагировал один из охранников:
— Парень-то безобидный, профессор. Что такого, коли он решил тут постоять? Однако ж могу и вывести — только прикажите.
— Не стоит утруждаться, Смит, — ехидно пророкотал профессор. — Без вас справимся.
Неподвижная персона в маске вдруг развернулась, выбросила вперед руку и забубнила хриплым речитативом:
Сестра его, сестра-заступница...
Та, что уберегает от врагов...
Та, что силой слов своих
Остановит супостата...
— Какого черта! — пробурчал Эмерсон. — Пибоди, это же...
А занавес-то, оказывается, еще не упал. Хриплый голос набирал силу:
Речи ее мудры,
Жало языка ее поражает цель,
Падают ниц... падают ниц ...
Перед...
«Жрец» умолк, не закончив фразу. Зловещую тишину в зале нарушил другой голос — звонкий и чуть дрожащий от возбуждения.
— "Падают ниц"! Вот где заложен главный смысл, — сообщил Рамсес. — Речь, разумеется, идет о богине Исиде. Согласно верованиям древних египтян, она покровительствует...
Лекцию юного египтолога прервал неприлично громкий хохот.
— Богиня Исида?! — надсаживался Эмерсон. — Ну нет! Речь о тебе, Пибоди! Речи ее мудры... Ха-ха-ха!... Жало языка... поражает... Ой, не могу! — Профессор в изнеможении сложился пополам.
— Ты куда? — Я успела схватить сына за руку. — Стой на месте!
— Но он же уходит! — завопил Рамсес.
И впрямь уходит. Шлепая сандалиями, «жрец» с невиданной скоростью буквально перелетел зал и исчез в проходе.
— Пусть себе идет. Тебя это не касается, Рамсес. Эмерсон! Прекрати ломать комедию. Наш фокусник сбежал...
— На здоровье, — задыхаясь, простонал Эмерсон. — Он меня покорил... Парень-то умен... образован... Ой, умора. Силой слов своих... остановит супостата...
— Очень милый комплимент. — У Уолтера губы дрожали от едва сдерживаемого смеха, и неудивительно — Эмерсон кого угодно заразит своим хохотом. — Лучше про тебя не скажешь, дорогая Амелия.
— М-да? Благодарю за поддержку. Возьми себя в руки, Эмерсон! Пора возвращаться, Эвелина уже заждалась.
Остаток дня прошел в домашних хлопотах. Осмотрев Бастет, я успокоилась сама и успокоила Рамсеса. Его любимица явно нервничала, но на ее аппетите это не отразилось, да и температура была нормальной. Видимо, просто сказались долгое морское путешествие и вынужденное заточение: отпускать кошку на улицу в Лондоне — чистое безумие.
На следующее утро гостеприимный дом опустел. Хозяева вернулись в свое йоркширское поместье, а мы ненадолго — как я полагала — отправились к себе в Кент, не подозревая о том кошмаре, что надвигался на нас с неотвратимостью песчаной бури.
* * *
Я часто спрашиваю себя, сколько может быть лет нашему дворецкому Уилкинсу, но ни разу не осмелилась задать ему этот вопрос. В ответ на просьбу сделать что-нибудь, с его точки зрения, неподобающее — а такие просьбы не редкость в нашем доме, — он принимается брюзжать, точно древний старик. Тем не менее за десять лет он ничуть не изменился, и я несколько раз собственными глазами видела, как дворецкий с юношеским проворством бросался на выручку Рамсесу. Не удивлюсь, если узнаю, что его благородные седины — плод парикмахерского искусства.
Уилкинс был искренне рад нашему возвращению. Скатившись с лестницы, он затряс протянутую Эмерсоном руку и только потом вспомнил, что дворецкому не подобает обмениваться рукопожатием с хозяином. Тут же подоспел Джон с улыбкой от уха до уха и с горделивым известием о доставке нашего багажа в целости и сохранности. Настал черед и остальной прислуги. Горничные, лакеи, садовники — все сочли своим долгом засвидетельствовать почтение путешественникам, благополучно вернувшимся в родное гнездо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107