Результат, как сказал Эмерсон, налицо. Все пороки этого мира — естественные и противоестественные — граф Ливерпуль испытал на себе благодаря неустанной опеке наставника.
— Естественные и противоестественные? А в чем, собственно, различие? Речь ведь о пороках...
— Различие тебя не должно волновать, Пибоди, — ледяным тоном отозвался Эмерсон.
— Ах вот в чем дело. Тогда понятно. Не хочешь ли ты сказать, Эмерсон, что лорд Сент-Джон и есть наш «жрец»?
— Хотел бы... Но не могу. Я видел его в толпе до появления жреца.
— А ты уверен, что он не сумел бы выскользнуть, переодеться и вернуться в зал?
— Исключено, дорогая моя Пибоди. Вот, взгляни-ка. — Эмерсон вытащил из кармана карандаш (переодеться к ужину он, разумеется, отказался) и стал что-то чертить на скатерти. — Широкое и длинное одеяние может скрыть что угодно, в том числе и брюки. У жреца платье было до полу. Рукава платья — чуть ниже локтей... это не проблема... рукава сорочки и даже сюртука можно закатать. Все эти манипуляции заняли бы несколько секунд, но ведь ему нужно было бы еще набросить шкуру, скрепить ее, нахлобучить маску, снять туфли, носки и застегнуть сандалии.
— Верно. Кстати сказать, неплохая имитация нарядов времен Девятнадцатой династии. Разве что ткань плотновата — тогда таких не было. Да! И парики жрецы надевали в редких случаях, в основном же просто брили головы.
— Мелочи, но красноречивые, — согласился Эмерсон. — Без них нашего приятеля легко узнали бы. К тому же, вопреки утверждениям Баджа и не совсем точным свидетельствам Геродота, который описывал обычаи египтян в период... О чем это я?
— Полагаю, дорогой мой Эмерсон, ты всего лишь хотел сказать, что парики тоже были в ходу у верховных жрецов. Замечание верное, но несущественное. Ясно, что парик этого жреца служил практическим целям.
— Да, но и его познания нельзя сбрасывать со счетов, Пибоди. Ты не слышала, с чем он обратился к мумии?
Гаргори давно забыл, что ему положено хотя бы притворяться, будто он подает чай. Когда он согнулся над столом, рассматривая граффити профессора, я объявила, что чай будем пить в гостиной. Крах своих надежд дворецкий перенес стоически.
На вопрос Эмерсона я ответила сразу же, как только мы устроились в гостиной за столиком.
— Нет, дорогой. Слишком шумно было. Жрец говорил тихо и стоял далеко от меня.
— Зато я оказался ближе к нему! Если бы и не расслышал, по губам бы прочитал. Для меня это не проблема, Пибоди, сама знаешь. Вот тебе его обращение.
Скатерть для столика в гостиной не полагается, а искать писчую бумагу профессору было лень, поэтому он воспользовался манжетой сорочки. Выписывая иероглиф за иероглифом, Эмерсон повторял их вслух.
— Гм... Прекрасно, Эмерсон, только почему ты используешь древнеегипетский язык, если жрец говорил по-английски?
— Он не говорил по-английски, Пибоди.
— Боже правый! Выходит... значит...
— Я понятия не имею, что это значит, дорогая моя Пибоди. Ты тоже.
— Но ведь перед тем он говорил по-английски.
— Именно. Последовательным его не назовешь. А ты чего ждала от сумасшедшего? Совершенно очевидно, что он не совсем новичок в египтологии. Специалист? Не думаю. Даже дилетанту достанет ума выучить пару иероглифов, особенно если это его хобби. А так оно, скорее всего, и есть.
— Отлично сказано, Эмерсон! — Я повернула его руку, чтобы рассмотреть надпись. — Вполне приемлемый язык.
— Общеизвестное выражение, Пибоди. Наверняка он его просто вызубрил. «Тысячу хлебов и тысячу кувшинов пива несу тебе, леди Хенутмехит». Стандартная формулировка. Ничего оригинального.
Его пальцы сплелись с моими. Этот нежный жест тронул меня до глубины души. Я не долго колебалась. С кем и поделиться секретом, как не со своим любимым и единственным?
— Стандартная, говоришь? А кое-что оригинальное хочешь увидеть? — Я достала из кармана копию записки, что была зажата в руке убитого Олдакра.
— Это еще что такое? — нахмурился Эмерсон. — Где взяла, Пибоди? Не иначе как кто-нибудь из твоих друзей-репортеров расстарался. Проклятье! Я же просил... Гм... Ну и белиберда. Ничего подобного не видел.
— И я не видела, дорогой мой Эмерсон. Может, это надпись с саркофага Хенутмехит? Снаружи точно ничего нет, но внутри-то...
— Не городи чушь, Амелия! Набралась у репортеров, будь они прокляты! Насколько мне известно, саркофаг никогда не открывали. Надеюсь, ты не дошла до того, чтобы верить в третий глаз и тому подобную чушь? О, придумал! Наверное, этот полоумный в прошлой жизни был писцом — тем самым, который оставил иероглифы на гробу своей возлюбленной Хенутмехит. Ха-ха-ха! Держу пари, до такого даже твой лучший друг О'Коннелл не додумался.
Синие глаза профессора сияли, выразительные губы сложились в улыбку, перед обаянием которой я, как всегда, не устояла.
— Счастлива видеть тебя в добром расположении духа, Эмерсон.
Любимый поднес мою руку к губам и оставил поцелуй на каждом пальце по очереди.
— М-м-м-м... Доброе-то оно доброе, дорогая моя Пибоди... Но улучшить никогда не помешает. А не отправиться ли нам...
Так мы и сделали. Но тем вечером знаки внимания, на которые любимый не скупился, жалили мне сердце горькой мыслью о том, что я потеряю, если наша с Рамсесом версия подтвердится.
Глава 7
После завтрака Эмерсон объявил, что у него много дел.
— К обеду не ждите. — И ушел, посвистывая.
Чтобы, не дай бог, не испортить мужу настроение, я вовремя убрала утреннюю газету с подробнейшей статьей о «громком скандале в Британском музее». Запечатленный на снимке бородатый Эмерсон с дамочкой под мышкой вполне оправдывал свое прозвище неистового профессора и был похож скорее на Джека-потрошителя, уносящего очередную жертву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107