Под наслоениями торфа скрывался пригодный для стрельбы ствол.
Саперам, чистившим после войны Синяву, предписывалось сбрасывать собранное железо в невысыхающие лужи. Что они добросовестно и проделали, а мы потом его доставали. Достаем и сейчас. В воде ему ничего не сделается.
Мы булькали на картах, где было утоплено немало добра, которое воякам оказалось невозможно, да и не нужно вывозить из леса.
Расположенные на восьмикилометровом промежутке между поселком Синявино и старой военной дорогой, карты представляли собой ряд громадных прямоугольников, из которых когда-то добывался торф, разделенных широкими подъездными путями. Ныне торфяники стали хранилищем оружия, которое, если не полениться, может стать вполне пригодным для последующей реставрации и использования.
Бесформенная палка, после того как мы очистили ее до железа, оказалась стволом от мосинской винтовки с патроном в казеннике. Копать с Болтом было одно удовольствие.
Балдорису, как и всякому новичку, очень везло. Мы уже вытащили цинк немецких патронов и почти все оказались «шебуршастыми». Потрясешь около уха, слышно, как шуршит порох. Мы ими стреляли. Осечек было мало.
К сожалению, советские патроны гансовским и в подметки не годились, почти все испортились. Вообще-то «водяные» патроны сохраняются хорошо, но работавшая по принципу «все для фронта, все для победы» отечественная промышленность клепала маслята лишь бы числом поболее, ценою подешевле. Вот и приходили в негодность. Положение не могла исправить даже пресловутая балдорисовская удача.
Между тем 7,62-миллиметровых патронов нам требовалось много, винтовочных и пистолетных. В арсенале Пухлого преобладали совдеповские системы, которыми он вооружил нас для больших маневров. Гулять – так от души! Боре был выдан ручной пулемет Дегтярева с полным диском, Дима получил самозарядную винтовку Токарева, Крейзи оснастили пистолетом-пулеметом Шпагина. Балдорис скромно удовлетворился бывшей у него трешкой. Я вообще пошел налегке, как турист. Ружье брать не стал, я и в городе настрелялся. Пистолет Стечкина, завернутый в чистую тряпку, покоился в сидоре. С волыной, не раз меня выручавшей, я не расставался даже в лесу.
Таких бесогонов многострадальная Синява еще не видывала. Акимов пришил наискось по верху ушанки отличительную красную ленту и стал совсем похож на партизана. Глинник с Балдорисом смахивали на вернувшихся с передовой гансов, а Крейзи вполне мог проканать за дикого ополченца. В таком колоритном прикиде наша банда, кряхтя и лязгая, выкатилась жутким похмельным утром в хмурый ненастный лес.
Похмельный упадок сил дал о себе знать: все быстро продрогли и захотели есть. Перед отправкой ни у кого с бодуна кусок в горло не лез, но потом расходились и проголодались. Балдорис размял натертые ноги и жаловался. Бесполезное железо на плечах давило к земле. Провиант в вещмешках тоже весил изрядно. Поэтому решили сделать привал, но сначала наметили добраться до плодоносного участка, ибо после обеда на большой переход сил ни у кого не останется. Ближайшим трофейным Клондайком были карты. Когда мы доплелись туда, солнце уже находилось в зените.
Встали лагерем. Наиболее сознательные умелись за дровами, самые умные занялись кухней. Я достал из рюкзака лопату, насадил на черенок и прощупал пятачок для костра на предмет мин и снарядов. Ничего подобного не нашел. Если и лежит в глубине торфа патрон-другой, ничего страшного. Разогреется, хлопнет – подпрыгнут угли, может быть, взлетит зола, да и только.
Пухлый первым делом выбрал парочку стоящих рядом деревьев, повесил на них гамак и улегся. Закутался в одеяло, как в кокон, и на все вопросы отвечал: «Шли бен зи на хуй, аллее». Одеяло у него было старое, в латках, обгоревшее по краям. Классический походный вариант, образующийся из совершенно новой вещи за пару сезонов.
Брошенные проводником на произвол судьбы, мы самостоятельно занялись стряпней. Главным кулинаром был я. Мне помогал Акимов. Процесс готовки отнял у нас менее часа. Друзья стянулись на запах, окружили костер и смотрели на булькающее варево, пуская слюни. Только Дима непринужденно говорил по мобиле. До него опять дозвонились.
– Готово. Суп из семи залуп, – ко всеобщему удовлетворению, объявил я, снимая с огня казанок. – Давайте кушать, уважаемые синьоры!
Синьоры с ложками наготове возбужденно задвигались, пуская слюни. Призыв возымел действие. Закачался гамак, из кокона проклюнулась голова Пухлого, одетая в шнурованный на макушке ватный подшлемник, какие носят строители и портовые рабочие.
– Уже? – скривилась раздутая от сна и алкоголя рожа.
– Давно уже. – Пухлый, конечно, сволочь, но обижаться на него было бы глупо. – Дуй к огню.
Вова присоединился к нам. Забряцали котелки» От варева шел густой пар. Присевший на пенек Глинник был вылитым пленным гансом в партизанском лагере. Он энергично шуровал складной ложкой-вилкой, приклепанными к ручке. Столовый прибор был у него настоящий, вермахтовский.
Будучи в центре пристального внимания, котел быстро опустел. Сыто рыгая и попердывая, следопыты разбрелись по поляне. Закурили. При полном безветрии в лесу заплавало столько дыма, будто стреляли целую неделю.
Интенсивный марш и плотная трапеза на свежем воздухе возымели чрезвычайно оздоровляющее действие. Насмолившись вдоволь, мы принялись собирать инструмент. Крюки и лопаты для удобства несли разобранными. Пухлый повел нас к богатой делянке. На удивление, последствия вчерашнего пира ощущались значительно меньше. Поначалу об одну колдобину тупо спотыкалось трое-четверо идущих гуськом людей, но затем походняк выровнялся, шаг стал упругим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112