– Да, – ответил он упавшим голосом.
– Знаешь, мне ведь тоже было тогда чудесно, Морри, – выдохнула она. – Ты на меня так смотрел… твое бедное израненное лицо.
На минуту она умолкла: мимо на допотопном велосипеде проскрежетала старуха с огромной сумкой, потом прогромыхал бензовоз. Моррис в последний раз попробовал пойти на попятный:
– Послушай, Мими, меня до сих пор тошнит от того, что я с ними вытворял. Ты же все про меня знаешь. Я просыпаюсь в кошмарах, и меня выворачивает наизнанку.
– Не надо, – она была сама нежность, – не говори так. Тебе понравилось, и ты был прекрасен. – Потом добавила еле слышно: – Ты так красив обнаженный, Морри. Твое тело. И лицо, когда ты кончаешь, даже теперь. Как поэма.
– А как ты, Мими, была прекрасна в тот день. Лицо как у святой. И в руках ты держала распятие.
– Значит, решено, – сказала она. – После этого становишься – добрей и счастливее. В конце концов, раньше ты не имел дела с мужчинами только потому, что отец это презирал.
На это у Морриса не нашлось ответа, и он снова включил зажигание. Машина скользнула на шоссе. Перед ним расстилались последние мили сельских угодий, на полях уже пробились ростки кукурузы, земля в садах была усыпана опавшим вишневым цветом. Свернув к Вилла-Каритас, он вдруг спросил:
– Кстати, ты ведь знаешь мои планы насчет Антонеллы?
– Конечно, Морри.
– Не возражаешь?
– Она так печальна и одинока, – с грустью сказала Мими.
– Послушай, Мими, – настаивал Моррис, – я не буду ничего предпринимать без твоего благословения. Совсем ничего в жизни, обещаю тебе. – Он возбудился, представив, что именно Массимина ему позволит – нет, повелит ему делать.
– Пусть мой портрет всегда будет у тебя в комнате, – прошептал призрак. – Обещай, что я всегда буду у тебя на первом месте.
– Да, – сказал он, – да!
– Если сделаешь, как я велю, можешь заниматься любовью с кем хочешь. Мне нравится на тебя смотреть. И нравится, когда ты на меня смотришь. Ты же знаешь, с кем бы ты ни был, ты всегда будешь только со мной.
– О да, – обещал он. – Всегда, всегда.
И тогда Мими приказала:
– Masturbati, Morri.
– ?..
– Я так хочу.
– Что, прямо здесь? – изумился он. Они подъезжали к Вилла-Каритас по дороге, разбитой грузовиками.
Мими рассмеялась:
– Да, прямо здесь. И не вздумай отказываться, Морри. Поставь машину за деревьями.
И снова Моррис был одновременно шокирован и восхищен. Мими точно вздумала занять место Паолы в его жизни. Но до чего же мило у нее получалось!
Внезапно он ощутил Мими под боком. Моррис видел ее, хотя она была бесплотным духом. Ее аромат наполнял машину. Она задрала подол, а под ним были те самые заштопанные трусики, что хранились под подушкой. Она подтолкнула а его ладонь к брючной молнии и нараспев принялась чиать «Песнь Песней»: – Возлюбленный мой протянул руку свою сквозь скважину, и внутренность моя взволновалась от него. Я встала, чтоб отпереть возлюбленному моему, и с рук моих капала мирра, и с перстов моих мирра капала на ручки замка…
В это время старческий голос произнес: «Quod ubique, quod semper, quod ab omnibus… Что было, то и будет; и что делалось… (лат.)

» Возле машины стоял Форбс, держа за руку юного Рамиза, по лицу его растекалась блаженная улыбка.
Как же мудро Мими разыграла эту небольшую прелюдию к тому, что, как теперь понимал Моррис, должно было неизбежно свершиться.

* * *

Вечером он ужинал с Антонеллой в доме Тревизанов. Обстановка была чинной; старая служанка покойной синьоры наготовила изысканных блюд. Антонелла надела простое черное платье, но поясок на талии подчеркивал роскошную фигуру, – напоминавшую песочные часы. На фоне старинной мебели ее манеры казались особенно утонченными. Лицо Антонеллы было отмечено печатью перенесенных испытаний, выстраданной мудрости, памятью об измене Бобо, об ужасных преступлениях и не менее ужасной судьбе сестер. Подобно троянской вдове, она всего лишилась на своей войне и теперь искала лишь одного – забвения.
Служанка бесшумно сновала по комнате, а хозяева беседовали о бизнесе: о непрерывно растущих заказах «Доруэйз», об интересе, который впервые за всю историю фирмы проявили американцы. Придется, наверное, устанавливать дополнительные разливочные линии, а с этим могут возникнуть проблемы, если банковские ставки сохранятся на пятнадцатипроцентном уровне. Но Моррис собирался продать квартиру на Виа-деи-Джельсомини, что даст им хотя бы часть необходимых денег. Антонелла сказала, что тоже подумывает о продаже своей квартиры.
– Значит, мне придется съехать из дома Тревизанов? – осведомился Моррис.
– Ну что ты, нет, конечно. Места хватит нам обоим, кто бы сомневался. А так мы сможем сэкономить… Здесь, по крайней мере, нет печальных воспоминаний, ни твоих, ни моих, – и Антонелла опустила глаза.
Говорили они и о политике. Местные депутаты, обычно помогавшие Бобо улаживать дела с налоговой инспекцией, угодили под следствие по обвинению в коррупции. Правительство неустойчиво, идет реформа избирательного законодательства. Италия меняется. И теперь им придется управлять компанией по-новому – честно, открыто, но не забывая, на чем особенно настаивал Моррис, о главном: давать работу людям, нуждающимся в поддержке.
Антонелла соглашалась с ним во всем. Она делала пометки в блокноте, обсуждала шансы на получение субсидий и перспективы постройки нового завода. Архитектор уже приступил к проекту часовни, которую они решили подарить рабочим. Моррис был на седьмом небе. Никогда еще в жизни он не встречал женщины, с которой действительно можно говорить о делах. Никогда он не чувствовал такой свободы от любых волнений и страхов, от непрерывного внутреннего напряжения последних печальных лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98