Только то, что я угнал ее в холмы. И в конце концов, на виллу машину наверняка притащил Кваме, и уж точно не я. Правильно? Может, хотел разобрать на запчасти или перепродать, или что-нибудь еще. Удивляюсь, как полиция ее сразу не нашла. Дело в том, что Форбсу удобней всего думать, будто Бобо прикончили арабы. Даже если он и подозревает, что это не так.
– Я люблю твой голос, – тихо донеслось из изящной телефонной трубки. Впрочем, когда Моррис отложил аппарат на панель, Мими каким-то чудом все равно продолжала разговор. Телефон теперь был нужен только для затравки.
– По-прежнему любишь, да?
– По-прежнему. – Ее тихий голосок непонятным образом заполнял всю машину: может быть, он шел из четырех колонок стереосистемы?
– Я знаю, – сказал Моррис, – это он написал те два письма о выкупе, чтобы попытаться спасти Фарука.
– Но ты никогда не сможешь этого доказать. А вот он может сообщить полиции, что вместе со Стэном они видели тебя на Пьяцца-Бра в день убийства Паолы и Кваме.
– Слава Богу, Стэн страшно далек от всего этого, – усмехнулся Моррис. Он терпеливо переждал, пропуская парня на мопеде, который тащил на буксире патлатую девицу, оседлавшую велосипед. Почему-то таких разгильдяев дорожная полиция никогда не останавливает. – Что ж, тут ты права. Только какой Форбсу интерес? Ведь это я оплачиваю его голубую мечту. Всех его мальчишек, которых он мечтает перепортить.
– Он может пойти в полицию, если испугается тебя.
– Да с чего ему меня бояться?
– Он подумает, что ты можешь убить и его.
Увернувшись с грехом пополам от трактора, Моррис признал, что такое вполне вероятно.
– Или что тебе захочется расквитаться с ним за педерастию – ты ведь иногда так о них отзываешься…
– Да не стану я этого делать. Я же не какой-нибудь там серийный убийца или маньяк.
– Но он-то не знает. Как вспомню все, что ты ему наговорил… – Мими рассмеялась. – Я была просто вне себя. Умирала от желания тебя предупредить, а ты был так слеп.
Морриса особенно умилило упоминание о смерти.
– Пjчему же не предупредила?
– Наверное, стеснялась. Никак не могла найти свой голос.
– Зато теперь ты стала настоящей болтушкой.
– Да.
Они немного помолчали.
– Может быть, дело в том, – голос Мими был как дуновенье ветерка, – что я тогда еще не решила, простить тебя или нет.
– Ох… – он почувствовал тепло у сердца. – Но теперь-то ты меня простила?
– Да.
– Ты такая милая, Мими. И так нужна мне.
– Морри…
С неподдельным беспокойством он спросил:
– Как ты думаешь, а Паола меня простит когда-нибудь?
Наверное, спрашивать о Паоле было ошибкой, потому что на этот раз молчание затянулось надолго. «Мерседес» объезжал дорожные выбоины на пути к Вилла-Каритас. Наконец Мими таинственно произнесла:
– Оттуда, где сейчас Паола, вести не доходят. Вспомни Данте: «Lasciate ogni speranza voi ch'entrate». Оставь надежду, всяк сюда входящий. Мы никогда не узнаем, простила она тебя или нет. Ты должен забыть о ней.
Моррис почувствовал, что прошел очищение. Он прибавил скорость.
– Но ты так и не сказал как собираешься решить проблему с Форбсом.
– Не сказал. Потому что сам не знаю. То есть я не могу. Меньше всего мне хочется причинять ему боль. Форбс мне нравится. Кроме того, не забывай про Фендштейга. По правде говоря, мне теперь еще много лет придется вести себя тише воды, ниже травы. Чего, собственно, мне всегда и хотелось.
– Что ж, у меня есть одна идея, – сказала Массимина. Голос ее стал томным и страстным.
– Какая?
– Только я не уверена, что тебе понравится.
– Если ты скажешь, я все сделаю.
– Правда?
– Клянусь. Прикажи, и я повинуюсь.
– Но я вовсе не хочу тебе приказывать, надо, чтобы ты сам это сделал, потому что так будет лучше всего.
– Любое твое предложение для меня приказ, – заверил Моррис. Любопытство одолевало: в какую авантюру он позволит втянуть себя теперь?
– Слушай, а мы уже почти на месте, – заметила Мими. В самом деле, они только что проехали деревню. – Давай остановимся и спокойно все обсудим.
Как ее изменила смерть! При жизни Массимина никогда так не разговаривала, она была милой девчушкой, но не более.
– Конечно, – Моррис свернул на обочину и остановился под каменной стеной, на гребне которой кустились освещенные солнцем каперсы. Из ствола, росшего рядом платана, торчали два использованных шприца. Нигде больше не найти незапятнанную прелесть, подумалось ему.
– Займись с ним любовью, – шепнула Мими.
– Что?!
– Займись любовью с Форбсом. Или, вернее, позволь ему сделать это с тобой.
Первый раз в жизни Моррис рассердился на своего ангела-хранителя. Как она только могла предложить такое!
– Прежде всего, это логично.
Никогда он не подозревал Мими в столь грубом практицизме.
– Но…
– Он убедится, что ты пересмотрел свои взгляды, и перестанет опасаться, что ты дашь выход своей непрязни к гомосексуалистам.
– Мими…
– Кроме того, между вами установится эмоциональная связь, тут уж он вряд ли посмеет тебе вредить. И наконец…
Моррис был потрясен до глубины души. Он тяжело дышал; все внутренности, казалось, вот-вот взбунтуются. Даже кондиционер поперхнулся: в машине явно не хватало воздуха.
– …тебе самому этого всегда хотелось – потому ты сейчас так взволнован.
– Но, Мими, это противоречит моим религиозным убеждением, это против всех моих…
– Святой апостол Павел был гомосексуалистом, – возразила она. – Я это знаю совершенно точно.
Он все еще протестовал, но Мими продолжала:
– Как бы там ни было, я отпускаю тебе этот грех, Морри, прощаю тебя так же, как с Паолой и Кваме. Ты только при этом гляди на меня, – ее интонация возбуждала. – Как в тот раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98