Моррис снова закрыл глаза. По залу пробежал отчетливый шепоток. Тихо, без выражения, сквозь сжатые зубы, он произнес:
– Мой психоаналитик объяснил, что я подсознательно испытывал вину перед женой, поскольку больше любил ее сестру. – Он помолчал. – Так или иначе, если эти подробности не слишком важны для вашей линии защиты, я бы попросил не обсуждать их далее. – Голос его вдруг дрогнул, почти сорвался: – Мне кажется, – за последние недели я вынес уже достаточно унижений и издевательств.
Открыв глаза, он нарочно не стал смотреть на блондинку-судью, а уперся взглядом в потолок, в тот угол, где колыхались пышные груди. На миг почудился между ними крестик на цепочке. Быть может, все превратности судьбы в конце концов выйдут ему во спасение.
– А почему, мистер Дэкуорс, вашей жене было так важно первой увидеть завещание?
– Она опасалась, что синьора Тревизан оставит все имущество старшей дочери и ее мужу. У моей жены были сложные отношения с матерью. Они ссорились практически по любому поводу.
– То есть вы тоже были заинтересованы.
– Естественно, – согласился Моррис, – в той степени, в какой это касалось и меня. Но, повторяю, когда в комнату, рыдая, вошла моя невестка, я понял, как глупо и оскорбительно себя вел. Я почувствовал себя последним мерзавцем.
– Да уж, – процедил адвокат.
Моррис отлично понимал, что этот тип делает главную ставку на свою импозантную внешность. Однако именно Моррису удалось привлечь внимание самой симпатичной из судей. Возможно, как раз благодаря готовности признавать свои ошибки и посыпать голову пеплом?
– И как, нашли вы завещание?
– Нет.
– Почему же?
– Я признался Антонелле, и она сообщила, что завещание у Бобо.
– И вы тут же побежали ссориться с ним?
Моррис глубоко вздохнул – пусть все видят, как ему трудно удержаться в рамках.
– Не совсем «тут же». Скорее наоборот. Какое-то время я провел с Антонеллой: она очень переживала. Потом заскочил в кафе в Квинцано, что сейчас, насколько мне известно, достоверно установлено. Мне хотелось спокойно все обдумать. Затем я поехал на Вилла-Каритас, где живут эмигранты, чтобы выяснить, что там все-таки стряслось с увольнениями, и поговорил с одним из них, по имени Кваме…
– Которого впоследствии обнаружили мертвым в постели вашей жены, – поспешил перебить его адвокат.
На задних скамьях послышался шум. Моррис стиснул зубы.
– Как видно, в том, что касается оскорбительных манер, – обратился он к судьям, – мне далеко до господина адвоката.
Пожилой судья сочувственно заметил, что при разбирательстве столь неприятных дел невозможно избежать обид.
– Проявите терпение, синьор Дакуорт.
Адвокат опять раскрыл было рот, но тут уже Моррис его перебил:
– Позвольте мне закончить. Как было сказано, я побывал в нескольких местах и лишь затем поехал в офис побеседовать с Бобо об увольнениях и о завещании.
– И застали офис в том состоянии, которое позже описали полиции?
– А также присутствующим здесь.
Адвокат шваркнул об стол папку с документами, без особого успеха пытаясь придать ситуации драматизм.
– А скажите-ка нам, ми-истер Дэкуорс, почему вскоре после этих событий вас арестовали и продержали несколько недель в тюрьме?
Моррис изо всех сил старался следовать совету судьи – да-да, он будет терпелив. Он вновь возвел глаза к потолку и стал разглядывать пышную грудь Мими на небрежно отреставрированных ренессансных сводах. Поскольку изображение сохранилось лишь частично, использование столь ярких красок казалось неуместным. Бедра отъехали куда-то совсем в сторону, словно тело вырезали по кусочку из журналов, что так любил его папочка. И Кваме. С легкой улыбкой Моррис опустил глаза и заговорил. Видите ли, между полицией и карабинерами, похоже, существует нечто вроде соревнования – кто из них быстрей схватит преступника. А поскольку Моррис не стал объяснять, где он провел ночь, полковник Фендштейг произвел задержание. Так как Моррис и дальше отказывался отвечать на этот вопрос, считая его сугубо личным делом, его отправили в следственную тюрьму. Фендштейг полагал, что коль скоро Моррис вернулся домой только в третьем часу, он мог за это время избавиться от тела Бобо. В конечном счете, после недель, проведенных в заключении, все разъяснилось при содействии его психоаналитика, потому что сам Моррис ни за что бы не признался. После этого Фендштейг был вынужден его освободить.
– Хотя, должен вам сообщить, – продолжал Моррис, – ибо если этого не сделаю я, то обязательно напомнит синьор адвокат, полковник Фендштейг продолжает считать меня виновным в исчезновении Бобо. Он сказал, что просто ждет, пока будет доказано мое преступление. Вот в такой атмосфере я прожил весь последний месяц и, смею вас заверить, это очень изматывает.
Его заявление, само собой, вызвало ропот в аудитории. Наверняка многих в зале восхитили его мужество и откровенность. Но адвокат был хитер.
– Так может быть, теперь, ми-истер Дэкуорс, вы поведаете и суду, чем же все-таки занимались в ту ночь?
Впервые за все заседание на исполосованном лице появилось беспокойство.
– Синьоры судьи, вы все прочли полицейские рапорты. Вам известно, что я рассказал психоаналитику. Более того, я счел возможным поделиться с ним только по совету своего духовника. Неужто я обязан еще раз повторить это перед всеми? Разве я не имею права на молчание?
Пожилой судья и пристяжные барышни сдвинулись теснее. Прядь высветленных волос упала на щеку, но Моррис уловил быстрый взгляд в его сторону.
– Право на молчание, – в конце концов провозгласил председательствующий, – распространяется лишь на сведения, которые могут быть использованы против вас или членов вашей семьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98