– Но ведь в этом вас не обвиняют, – напомнил священник.
– Для того, чтобы похоронить ее в семейном склепе, нужно было… – голос дрогнул.
– Что, сын мой?
Моррис перенес вес тела на правую ногу, чтобы прекратить начавшуюся судорогу.
– Нужно было вынуть гроб Массимины, девушки, которую я любил… люблю.
Следующую паузу священник заполнил замечанием, что такова обычная процедура.
– Когда… когда я услышал, что ее гроб вынули накануне похорон, я поехал на кладбище. Я приехал после закрытия. Перелез через ограду, – продолжил Моррис срывающимся голосом, – нашел ее гроб и провел рядом с ним несколько часов.
– И это тоже не грех, сын мой.
– Я сидел там, в темноте, и онанировал. Два раза.
Священник замолчал. Моррис слышал его дыхание по ту сторону решетки.
– Но то, что я делал, еще не самое страшное. Хуже было то, что я думал.
После очередной паузы священник спросил:
– О чем же вы думали, сын мой?
– Мое сердце было полно горечи, – сказал Моррис чистую правду.
– Вы думали нечто такое, чего ныне стыдитесь?
– Я думал, – произнес Моррис очень внятно, хоть якобы с трудом, – я думал, что… – мне хотелось бы, чтоб это моя жена, а не Массимина, была похищена и убита, я мечтал заняться сексом с Массиминой, даже мертвой, даже с разложившимся телом. – Он заколебался, опасаясь, не зашел ли слишком далеко. – Я хотел излить в нее сперму, пускай даже в то, чем она стала теперь.
– Figlio mio… – священник был явно потрясен услышанным. Хотя, решил Моррис, на тюремной службе давно бы следовало освоиться и не с такими штучками. Тут не место для разборчивых. Он немного подождал.
– Это все, сын мой?
Разве еще недостаточно? Подумав, Моррис заговорил:
– Si, padre, si, но только… понимаете, я до сих пор не могу от этого избавиться. Я просто не в состоянии думать ни о чем другом. Это так унизительно! Меня посадили за то, чего я не делал, а мне совершенно все равно. Я даже рад заключению. – Потому что все мои мысли теперь только о Массимине, и я не знаю, что сделаю, если меня выпустят. Я не хочу видеть жену и чувствовать себя виноватым перед ней. К тому же она ждет ребенка, и…
Тут Моррис совершенно неожиданно и вполне искренне расплакался. Уже третий или четвертый раз за последние дни. Они всхлипывал как ребенок, и эхо вторило в бетонном закутке часовни. Моррис оплакивал свои нескончаемые обманы и испорченную душу, что так безошибочно отразилась в этой лжи.
Несколько минут он боролся с жалостью к себе, а голос за решеткой произносил слова утешения. Затем пронзительный звонок возвестил об окончании тихого часа. Значит, пришло время объявить, какого покаяния потребует от Морриса Церковь.
Он ожидал драматичных решений, неких актов веры, которые со всей убедительностью даруют ему прощение. Однако молодой падре после недолгих раздумий продемонстрировал свой либерализм, наказав лишь прочесть несколько раз «Ave Maria» и «Mea culpa».
– Но… – начал было Моррис.
– Грехи ваши не суть вожделения, – объяснил священник. – Они порождены недугом, причем столь тяжким, что я сомневаюсь в возможности одоления его молитвою либо иными средствами веры, сколь бы благи ни были намерения. – Он задумался. – Напротив, в этом случае церковная епитимья даже способна извратить самую суть раскаяния. Вам следует уразуметь, что сердце ваше и душа больны. Молите Господа помочь вам исцелиться. Кроме того, вы должны научиться сами желать этого. – Поколебавшись, священник добавил: – Честно говоря, сын мой, если вы примете помощь от меня, я бы посоветовал обратиться к психиатру.
Моррис издал протестующий возглас. Он пришел к исповеднику, а не к психиатру, ибо верил, что помощь может явиться только от Бога, через полное отвержение той жизни, что он вел до сих пор. В последнее время ему постоянно в снах являются – странные видения, добавил он вполне искренне, видения, не позволяющие усомниться в их религиозной природе. Он видел Мадонну.
– Figlio mio, – священник поднялся и принялся ходить взад-вперед по часовне, – наука несет благодать, доколе она послушна воле Господней. Я могу связаться с тюремным психиатром и устроить вашу встречу в самое ближайшее время.
Моррис опять попытался возразить, но священник сказал, как отрезал:
– Считай это, сыне, если угодно, неизбежной частью покаяния. Повторяю, Господь дал нам познания в медицине, именно дабы лечить болезни, подобные вашей.
«По крайней мере, откровенно», – подумал Моррис, вставая с колен, пожал священнику руку и вернулся в камеру. Но, что самое важное, через три-четыре дня он сможет передать тюремному психиатру все записи, которые вел под диктовку Мими каждый вечер с тех пор, как попал в тюрьму. После этого – будем надеяться, что врач их добросовестно прочтет и сверится с парой подобных случаев – выход на свободу будет лишь вопросом времени. Там уж его вряд ли заподозрят в намерении сокрыть улики. Хотели признаний – так нате вам полный мешок! Превосходное алиби, намного более убедительное, чем если бы придумывал он сам, и особенно очаровательное, ибо подсказано ею.
Однако когда Мими посетила его ночью в образе увенчанной Девы, Моррис принялся настаивать, что выдумки выдумками, а прозрение его было искренним. Конечно, отвечала Мими, она все знает, поскольку может читать в его душе. Она знает, что Моррис верует, как всегда верила она, в Господа всемогущего и всеблагого, в Распятие Христа, в превращение вина и хлеба в священную плоть и кровь. И коль скоро он жаждет с пользой распорядиться талантами, дарованными Всевышним, помочь бедным эмигрантам, стать хорошим мужем Паоле и отцом их ребенку, нет никакого смысла сидеть здесь до конца жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98