Пошла в офис, но там никого не было. Да и не могла она долго оставаться в этом месте – сразу начала воображать, что там вытворял Бобо. Это так ужасно. Везде полиция, роются в бумагах, задают нескромные вопросы, кто звонил из дома, чьи это телефоны, да кто такая та женщина. Она так расстроилась, что хочет лишь одного – пусть все закончится поскорей. Как угодно. Неважно даже, хорошо или плохо. Как только пройдет суд над эмигрантами и поймают бандита, который требовал выкуп, она просто сядет на самолет и улетит, все равно куда. Или уйдет в монастырь. В детстве она мечтала стать монахиней. Надо было так и сделать. Но уж очень она хотела ребенка и любила Бобо. А теперь у нее никогда не будет детей, она больше никого не сможет полюбить после того, как обошелся с нею муж. Она жила как в аду.
Облокотившись на подушки, Моррис думал, какая же редкая и прекрасная душа у его невестка, такая искренняя и ранимая. Паола не стала бы так плакать, даже если б он ей изменил. Паоле вообще на все было наплевать. Может, ей бы даже понравилось. Уже не сдерживаясь, Моррис протянул руку и погладил Антонеллу по голове.
– Никогда не говори – «никогда», – мягко сказал он. – Никогда – это очень долго, а ты такая замечательная женщина, Тония.
Она лишь сильней прижала ладони к глазам, всем телом содрогаясь от рыданий.
– И, пожалуйста, не уезжай, – тихо попросил Моррис. – Ты мне нужна. Кто же еще мне поможет управляться со всем этим хозяйством, если не ты? От Паолы толку чуть. Я ей целый день звонил, да так и не дозвонился. А у меня столько планов, как помочь несчастным бездомным, может, подумаем вместе? Мне бы хотелось открыть настоящий реабилитационный центр, а не делать из эмигрантов что-то вроде рабов на плантациях. – Он продолжал легонько поглаживать Антонеллу по волосам. Она перестала дрожать, но ладоней от лица не отнимала. – Сдается, я люблю тебя, Тония. Уже давно. Ты мне так напоминаешь Массимину.
Она опустила руки и пристально глянула на него покрасневшими глазами.
– Мори-ис, – шепнула Антонелла, смущенно качая головой. – Morees, sei cosi strano. Ты иногда бываешь такой странный…
Вот уже третья из сестер – последняя, оставшаяся в живых, – говорит ему эти слова. Моррис чуть не лишился сознания.
– Давай почитаем Священное писание, – поспешно пробормотал он.

* * *

К тому времени, как они приехали, Моррис уже проснулся и содрогался в приступах жестокой рвоты. Приснилось, что все – Паола, Кваме, Бобо, Форбс – схватили его и запихивают в рот падаль и всякие отбросы. Он кричал, отбивался, взывал к Мими и к Господу. Потом резко приподнялся на постели, и его вмиг вывернуло наизнанку. Казалось, из него извергаются могильные черви, желчь и нечистоты, даже кости. Моррис отчаянно звал священника. Вдруг вспыхнул свет, такой яркий, что он подумал: вот сейчас явится Мими. Или Христос. В голове все перемешалось, желудок полосовала резкая боль, он весь трясся и истекал холодным потом. А когда наконец поднял голову, то увидел нечто более ужасное, чем ночной кошмар: через палату шагал прямиком к нему подтянутый, как всегда, Фендштейг в сопровождении медсестры и карабинера. Они его таки достали.
Сестра кинулась за бельем и тряпкой. Морриса продолжало тошнить; ему помогли подняться с койки.
– Мне снилось… – выдохнул он между спазмами. – Резали лицо.
Прибежал молодой врач и принялся объяснять, что это может быть побочный эффект после анестезии. – Морриса переодели в чистую пижаму и отвели в смотровую. Фендштейг пошел за ним, он просто смотрел и ждал, а Моррису тем временем все трудней становилось изображать тошноту. Наконец он угомонился, выпил воды и, повернувшись к офицеру, произнес со слабой улыбкой:
– Чем могу?..
Фендштейг наклонился к доктору, они пошептались, и тот пожал плечами.
– Как вы себя чувствуете? – осведомился полковник.
– Не очень, но если у вас ко мне вопросы…
Его усадили на кушетку, а затем выложили все как есть. Слишком грубо, подумал Моррис. Совсем не так, как он бы действовал на их месте, а прямо в лоб. Жена мертва. Ее чернокожий сожитель – тоже. Газ, расисты. Ни малейшего такта. Это дало Моррису прекрасную возможность продемонстрировать шок и непонимание, круглые глаза и трясущийся подбородок. Потом – лавина вопросов, недоверие: когда, где, кто, почему, а как вы вошли в квартиру? И наконец – уронить страшную маску в ладони, тихо покачиваясь из стороны в сторону. Выждать с минуту, а затем произнести слабым голосом: «Я измучился вконец. Для меня это слишком, вы слышите! Почему все это происходит именно со мной? Почему вокруг непрерывно умирают люди?» Нет, помотал головой Моррис, сейчас он не поедет на опознание тел. Он просто не в силах. И вообще не поедет. Он отказывается, слышите! Он просил дать ему снотворное, позволить спать сколько угодно – долго-долго, без конца. Поднимаясь на ноги, пошатнулся, и в этот миг увидел в зеркале над раковиной лицо Фендштейга: в глазах, следивших за каждым его движением, было одно лишь холодное любопытство. Вот кто настоящее чудовище!
Судорожно обернувшись, Моррис закричал:
– Но теперь-то, когда все видят, что за человек была моя жена, вы поймете наконец, почему я так часто хожу на могилу моей невесты? Такие, как вы, не верят никому и ничему, пока правду не швырнут прямо им в лицо. Вы еще скажете, что это я убил жену, и ее мать, и мою первую любовь, и партнера по бизнесу, и вообще всех, кого угораздило скончаться поблизости!
На лице карабинера как будто мелькнуло виноватое выражение. Но уже в коридоре Моррис похолодел: а если он забыл убрать со стола пузырек с лекарством? О Боже, неужели? Или все-таки нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98