И никто в мире
ничего не может поделать против извечного "закона" бытия, установленного
всемогущим Ничто: все бессильны, как был бессилен Серен Киргегард, - только
никто не сознает и не ужасается своему бессилию. И здесь нет разницы между
мудрыми и глупыми, между учеными и невежественными. Больше того, мудрые и
ученые оказываются еще более слабыми и беззащитными, чем глупые и
невежественные. Ибо мудрость и знание не только видят бренность и
скоропреходящесть всего существующего, но понимают, что иначе и быть не
может и потому все навсегда таким и останется, чего глупые и невежественные
люди и не подозревают.
Такова основная и непоколебимая истина, принесенная человеческим
познанием и проявленная человеческой мудростью. Познание открыло нам, что от
Ничто некуда бежать. Мудрость благословила открытую ей познанием истину: от
этой истины бежать не нужно, не нужно с ней спорить и бороться, нужно ее
принять, нужно ее полюбить, нужно ее вознести. Ей и небеса поют славу:
человек должен вторить небесам.
Такова была "экзистенциальная" философия греков от Сократа до Эпиктета.
Все школы, не исключая и эпикуровской, шли в орбите того, кого Дельфийский
бог признал мудрейшим из людей. Древние были убеждены - Плотин еще повторял
это, что (tm)( ?((? (?((( ((? (?((( (?((( ("в начале разум и все
разум")cxcvi и что величайшее несчастье для человека не поладить с разумом.
И Киргегард, как я уже говорил, каждый раз, когда силы изменяли ему,
оглядывался на Сократа, и, когда оглядывался, им овладевал безумный страх,
что все его неудачи связаны с неумением и нежеланием полюбить и оценить
приносимые разумом дары. Правда, нельзя тоже отрицать, что "истины" и
"мудрость" Сократа в известном смысле и на время все же приносили ему
некоторое облегчение и подобие утешения. Сократ как будто бы защищал его от
Гегеля и умозрительной философии. Может быть, благодаря Сократу он
догадался, что "непонимание Гегеля" не такой уже несмываемый позор, ибо
Гегель с его универсализмом (впоследствии Киргегард язвительно говорил о не
совсем универсальном универсализме гегелевской системы) встретил бы,
вероятно, такой же суровый прием у Сократа, как и философские построения
софистов. Сократ защищал его и от Мюнстера: ни жизнь, ни проповедь Мюнстера
не устояли бы пред сократовской иронией. И даже в его столкновении с Региной
Ольсен Сократ, по всем видимостям, принял бы его сторону. И она ведь, как и
Мюнстер, как и Гегель, в жизни своей не руководилась ни истиной, открываемой
разумом, ни добром, приходящим вслед за истиной. Сократ если не подсказал,
то поддержал и подкрепил в Киргегарде мысль, что даже под веселой
беспечностью и беззаботностью молодости всегда скрывается дремлющее
отчаяние, которое опытный человек, при известной ловкости, легко может
разбудить106cxcvii. Все назидательные речи Киргегарда, с которыми читатель
познакомился в предыдущих главах, опирались на Сократа и его "знание".
Каждый раз, когда какая-то сила принуждала Киргегарда, при чтении Св.
Писания, "отклонять свое внимание от чуда" и сосредоточиваться на "истине" и
"добре" - так в Книге Бытия змей внушил Адаму "отклонить внимание" от дерева
жизни и возложить свои упования на дерево познания, - Киргегард, сознательно
или бессознательно искал помощи у того, кто "до христианства был самым
замечательным явлением всемирной истории". Сократ был ему необходим, без
Сократа он не мог ни мыслить, ни жить. Но и с Сократом он уже не мог жить.
Вряд ли можно сомневаться, что в одну из тех минут, когда чары Сократа
всецело владели им, вырвался из его души отчаянный крик: "Что это за сила,
которая отняла у меня мою честь и мою гордость? Разве я лишен
покровительства законов?" Остановиться на этом он, конечно, не мог. Его
"диалектическая неустрашимость", то, что он называл своей диалектической
неустрашимостью, погнала его дальше: он дошел до черты, откуда ему стало
видно, что его опыт распространяется не на людей только, но и на Бога; и у
Бога отнята его честь и его гордость, и Бог лишен покровительства законов:
он глядит на замученного Сына, но, скованный Неизменностью, не в силах
пошевелиться. Что это за сила, которая отняла у Бога честь и гордость? Весь
- любовь, весь - милосердие, он, как обыкновенный смертный, может лишь
глядеть на открывающиеся пред ним ужасы и холодеть.
XIX. СВОБОДА
Возможность свободы не в том, что мы можем выбирать между добром и злом.
Такое недомыслие так же мало соответствует Писанию, как и мышлению.
Возможность - в том, что мы можем.
Киргегард
Теперь, я думаю, выяснилось пред нами, что разумел Лютер, когда он
говорил о bellua qua non occisa homo non potest vivere. В них, точно в
эмбрионе, - вся экзистенциальная философия в ее противоположности философии
умозрительной: ее ultima ratio не "законы", которые отказывают в
покровительстве человеку, а "homo non potest vivere", и борьба - ее метод
разыскания истины. Теперь тоже нам будет понятна и бешеная ненависть Лютера
к человеческой мудрости и к человеческому знанию, питавшаяся и
поддерживавшаяся в нем учением ап. Павла о законе и благодати. Я приведу еще
два отрывка из лютеровского комментария к "Посланию к Галатам": они дадут
нам возможность еще ближе подойти к источникам киргегардской
экзистенциальной философии и убедиться, какой пропастью отделена она от
экзистенциальной философии греков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109