Если хотите знать мое мнение, то я бы посоветовал просто отдать ивану то, что он просит. Две сотни – не так уж много для того, чтобы фамилию вычеркнули из списков. Когда иваны решают не подпускать кобеля к сучке, то лучше без лишних неприятностей с ними рассчитаться.
Кениг улыбнулся, а потом кивнул.
– Возможно, вы правы. Но, знаете ли, мне пришло в голову, что вы с этим Иваном заодно. Неплохой способ зарабатывать деньги, не так ли? Русский прижимает невинных людей, а вы предлагаете выступить в роли посредника. – Он продолжал кивать, упиваясь собственным хитроумием. – Да, это могло бы стать очень прибыльным дельцем для любого, у кого есть поддержка.
– Продолжайте, – засмеялся я. – Может быть, вам удастся раздуть из мухи слона.
– Ну признайтесь, ведь такое возможно, не так ли?
– В Вене все возможно. Если вы подозреваете меня в попытке околпачить вас за паршивые две сотни – ваше дело. Только вы, наверное, не обратили внимания, Кениг, что это ваша подружка попросила меня проводить ее домой, и вы сами назначили мне встречу. Откровенно говоря, у меня есть дела и поважнее.
Я встал и сделал вид, будто собрался уходить.
– Пожалуйста, герр Гюнтер, – сказал он, – примите мои извинения. Возможно, я позволил своему воображению чересчур разыграться. Но должен признаться, я заинтригован. Даже в лучшие времена я остаюсь подозрительным по отношению ко многому, что происходит.
– Ну, это похоже на рецепт долголетия, – сказал я, вновь усаживаясь на прежнее место.
– Мне по роду занятий выгодно быть немного скептиком.
– Какие же это занятия?
– Раньше я занимался рекламой. Но это одиозное, неблагодарное дело. Тоска берет от засилья мелких умишек, полностью лишенных воображения. Я распустил компанию, которой владел, и переключился на изучение предпринимательства. Для любой коммерции самое главное – это поток точной информации, но к ней следует относиться с известной долей осторожности. Желающим быть хорошо информированными следует прежде всего вооружиться сомнением. Сомнение порождает вопросы, а вопросы требуют ответов. Все это необходимо для развития любого нового предприятия, а новое предприятие – база для развития новой Германии.
– Вы говорите как политик.
– Политика... – Он улыбнулся устало, как будто предмет разговора был для него слишком детским, чтобы его обдумывать. – Просто интермедия на фоне основного представления.
– То есть?
– Коммунизм – против свободного мира, значит, капитализм становится нашей единственной надеждой противостоять советской тирании, надеюсь, вы согласны?
– Я иванам не друг, – сказал я, – но и у капитализма есть свои недостатки.
Но Кениг едва слушал.
– Мы вели не ту войну, – продолжал он гнуть свое, – не с тем врагом. Нам следовало воевать с Советами, и только с Советами. Американцы это уже поняли. Они знают, какую совершили ошибку, предоставив русским свободу действий в Восточной Европе. И они не намерены позволить Германии или Австрии идти тем же путем.
Я потянулся к струе горячего пара и устало зевнул. Кениг начинал меня утомлять.
– Видите ли, – сказал он, – моей компании мог бы пригодиться человек с вашим талантом, с вашим прошлым. В какой части СС вы служили? – Заметив удивление на моем лице, он добавил: – У вас под рукой шрам. Без сомнения, вы предпочли удалить эсэсовскую татуировку, опасаясь попасть в плен к русским. – Он поднял свою руку, продемонстрировав почти такой же шрам у себя под мышкой.
– Я служил в военной разведке, Абвере, когда закончилась война, – объяснил я. – Не в СС. Это было гораздо раньше.
Но он был прав насчет шрама, который остался после мучительно болезненного ожога, полученного от выстрела из автоматического пистолета, который я произвел себе под мышку. Выбирать не приходилось. Слишком велик был риск погибнуть от рук НКВД в случае пленения.
Сам Кениг не стал объяснять, почему он ликвидировал свою татуировку. Вместо этого он продолжал конкретизировать свое предложение о работе.
Мне, похоже, повезло гораздо больше, чем я надеялся, но все-таки следовало быть осторожным: прошло всего пять минут с тех пор, как он почти обвинил меня в сговоре с капитаном Руставели.
– Я не против поработать на кого-нибудь еще, – без особого рвения согласился я, – но в настоящее время мне нужно закончить одно дельце. – Я пожал плечами. – Может быть, потом... кто знает? Но в любом случае – спасибо.
Казалось, он совсем не обиделся, что я отклонил его предложение, а только философски пожал плечами.
– Где я смогу вас найти, если надумаю?
– Фрейлейн Хартман в казино «Ориентал» знает, как связаться со мной. – Он взял сложенную газету, лежавшую у его бедра, и передал мне. – Когда выйдете, осторожно разверните. Там два банкнота по сто долларов, чтобы откупиться от ивана, и один – вам за труды.
В этот момент он застонал и схватился за голову, оскалив зубы, ровные, как ряд крошечных молочных бутылочек. Увидев мои поднятые брови и приняв их вопрошающий вид за сочувствующий, он объяснил, что с ним все в порядке, просто ему недавно поставили две вставные челюсти.
– Кажется, никогда не смогу привыкнуть к тому, что они у меня во рту, – посетовал он и скользнул языком, напоминающим слепого, еле ворочающегося червяка, вдоль верхнего и нижнего ряда своих зубов. – А когда я вижу себя в зеркале, то, кажется, мне в ответ улыбается какой-то совершенно незнакомый человек. Очень печально, – вздохнул он и расстроенно покачал головой. – Действительно, жалко. У меня всегда были отличные зубы.
Он встал, поправил простыню на груди, а затем пожал мне руку.
– Было большим удовольствием познакомиться с вами, герр Гюнтер, – сказал он с легким венским шармом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102