Правда на-
шего положения заключается в том, что ни один проект не обла-
дает абсолютным характером. Существуют лишь одни фрагменты,
хаос, отсутствие гармонии, нелепость, симуляция, триумф видимо-
стей и легкомыслия" (там же, с. 185).
При таком видении мира, когда предметом исследования
становятся одни лишь "нестабильности" и само существование
целостной личности ставится под вопрос, у многих теоретиков
постмодернизма человек превращается в "негативное пространст-
во" как у Розалинды Краусс (198) или "случайный механизм"
как у Мишеля Серреса (264).
80-е годы были отмечены сложными противоречивыми про-
цессами переосмысления возможностей и границ человеческой
индивидуальности. В теоретическом плане наиболее влиятельные
сторонники постмодернистской философской парадигмы реши-
тельно утверждали постулат о смерти субъекта (разработанный
еще раньше такими влиятельными мыслителями, как М. Фуко,
Р. Барт, и многими другими), включая и приводящие к тем же
выводам теорию интертекстуальности Ю. Кристевой, и общий
настрой философской деконструкции Ж. Дерриды с его высказы-
ваниями, что философия как таковая стала проблематичной, пре-
вратившись в "вопрос о возможности вопроса", о "смерти субъ-
екта", о превращении абсолютного знания в закрытую самодоста-
точную структуру, не способную критически осмыслить свою ог-
раниченность и относительность.
С другой стороны, со второй половины 80-х годов все более
отчетливо стали ощущаться негативные последствия подобного
антропологического пессимизма и начали появляться работы
180
ГЛАВА III
(включая того же Фуко), где делались попытки теоретически
обосновать необходимость сопротивления личности стереотипам
массового сознания, навязываемым индивиду масс-культурой,
противостоять которым у раздробленного, фрагментированного
языкового сознания постмодернистского человека -- с теоретиче-
ской, разумеется, точки зрения -- оказывалось слишком мало
шансов. Но поскольку все эти попытки предпринимались в рам-
ках постмодернистской научной парадигмы, то они не дали удов-
летворительных результатов, по крайней мере ни одной, пользу-
ясь современной терминологией, сильной теории в этой области не
было создано. Пожалуй, лишь одна концепция -- "номадологии"
Жиля Делеза и Феликса Гваттари (98) -- в какой-то степени
предлагала подходящее объяснение новым тенденциям в духовной
жизни Запада.
Суть этих новых тенденций заключается в возврате к сфере
частной жизни, к религиозно-духовной проблематике, к тем или
иным формам религиозности. Как об этом говорил в конце 80-х
годов Мишель Серрес, "двадцать лет назад, если я хотел заинте-
ресовать моих студентов, я говорил им о политике; если я хотел
заставить их смеяться, я говорил им о религии. Сегодня, если
хочу вь1звать у них интерес, я говорю им о религии, а если хочу
их посмешить, то говорю им о политике" (245, с. 48). Основны-
ми причинами перемены духовной ориентации Кармен Видаль
считает "идеологическое разоружение, западный вариант позднего
капитализма, упадок имиджа общественного человека, непомер-
ные нарциссизм и цинизм" (284, с. 187). Эта трансформация
духовного климата была обусловлена и ощущением приближения
конца тысячелетия и поначалу воспринималась западной интел-
лигенцией как феномен контркультуры, как реакция на
"растущий техническо-экономический рационализм, на фрагмен-
тацию человеческого бытия" (там же, с. 187).
Исследовательница подчеркивает, что это не было возвратом
к каноническим формам религии и традиционным догматам офи-
циального культа, а расцветом множества самых разнообразных
сект и обрядов, которые, по ее мнению, лишь с большой долей
условности можно было бы назвать истинно религиозными. Она,
вслед за Липовецким, относит сюда различные виды фундамен-
тализма, интерес к языческим ритуалам и обрядам, эзотеризм,
оккультизм, восточные диеты, экологическое движение, медита-
цию, магию, спиритизм, сатанологию и тому подобное, одним
словом -- все, что ранее считалось предрассудками.
181
ПОСТМОДЕРНЫЙ ЛИК СОВРЕМЕННОСТИ

"Племенная культура"
На поверхностъ обществен-
ного сознания вышла маргиналь-
ность во всех ее видах, которая
лучше всего отвечает интересам
макрогрупп, то, что Гваттари и Делез назвали "племенами" с их
"племенной психологией". Таким образом, с уходом из западного
сознания былой престижности общественного человека возник
интерес к микрогруппам, малым племенам, связанным между
собой сетью социоэкономических и биокультурных отношений.
Это образование специфической племенной культуры, вернее,
культур, социологами и культурологами Запада связывается с
попытками обретения на новом уровне так называемой
"групповой солидарности".
Как подчеркивал Феликс Гваттари, "племя" в своей общест-
венной жизни имеет тенденцию к "трансверсальности" -- мета-
физической "поперечности" по отношению к общепринятому, --
к множественности ритуалов, к банальной жизни, к всеобщей
дуальности и двусмысленности, к игре видимостями, к карнаваль-
ности. Постулируемый Гваттари и Делезом "новый трайбализм",
век племен разрушает, взрывает традиционные разграничения и
границы между магией и наукой, что якобы и способствует появ-
лению "дионисийской социологии", способной исследовать эти
"племена" как сложный комплекс органических структур, сме-
нивших миф о линейном развитии истории (т. е. идею историче-
ского прогресса) "полифоническим витализмом".
Социолог Маффесоли также обратил внимание на порази-
тельный парадокс общественного сознания 80-х годов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96