И вдруг пришло понимание, что и сам я, такой умный, сложный
и замечательный, состою из пустоты, где на огромном расстоянии один от
другого висят в этой пустоте, вакууме, вот эти крохотные комочки. На таком
расстоянии, что от одного до другого намного дальше, чем от комара на
Спасской башне до комара на крыше нью-йоркского небоскреба. Но между
комарами хотя бы воздух, а внутри меня - вакуум, абсолютнейшая пустота,
ничто... И весь я фактически - ничто, ибо частички "чего-то" занимают
абсолютно ничтожнейшую часть пустой вселенной, коей являюсь я.
Я услышал хриплый животный крик. Это я, я осознал, кто я есть, что я, из
чего состою, и это все в дикой панике забарахталось, завопило, забилось,
но с еще большим ужасом я ощутил, что меня несут и швыряют силовые поля
космического масштаба, в леденящей пустоте взблескивает, это проносятся не
то фотоны, не то галактики и метагалактики, а потом я и вовсе завис в
черной пустоте, в ничто, а вокруг меня ледяной мрак, страшнее не
придумать, здесь минус 273 по Цельсию, но я не чувствую холода, ибо то
холод с точки зрения теплокровных млекопитающих, а на самом деле это не
холод вовсе, это покой, это - ничто.
Я висел в полной тьме. Я знал, что у меня нет ни рук, ни ног, вообще нет
тела, ибо все из мяса и костей, а те из молекул, атомов, кварков, а на
самом деле из... вот этой пустоты. И что меня нет вовсе. А эти крохотные
дрожащие точки атомных ядер - вовсе не я, потому что из таких же точно -
камни, звезды, силовые поля, сам вакуум.
Сознание гасло медленно, но неотвратимо, как гаснет свеча, как гаснет
жизнь умирающей от старости собаки. Исчезли ощущения, ибо все это ложь, в
этом подлинном мире не может быть ощущений, исчезли страдания и боль -
атомы не страдают, значит, не страдает и существо из атомов... исчезала
сама мысль, пропало ощущение моего "я".
И в самый последний миг, когда гасла эта последняя искорка, я взмолился
мысленно: но должно же быть нечто, что не дает нам умереть в тоске и
безысходности? Ведь живем же? Неужели все это - обман? Не верю, что это
обман! Не верю.
Не верю!


Глава 2


Целую вечность мир был кроваво-красным. Затем в середине проступило почти
оранжевое пятно, наметились туманные багровые волокна, протянулись от края
мира и до края. Я попробовал шевельнуть головой, и мир снова стал красным,
почти багровым. Я наконец сообразил, что сейчас день, солнце просвечивает
мои веки, как масляную бумагу китайского фонарика.
Чтобы открыть глаза, я сделал усилие, будто поднимал ворота "ракушки".
Солнце с готовностью обожгло щеку и ухо.
Бескрайнее поле со скошенной травой... или пшеницей, кто ее знает, какая
она с виду. Высокие копны или скирды, похожие на сверкающие кучи золотого
песка, на самом дальнем краю поля, почти у темнеющего леса, два человека с
косами в руках, несмотря на жару, мерно размахивают своими кривыми
железками. Остальные, как и я, лежат в тени, дремлют, пережидают зной. В
двух шагах от меня крепкий, хотя и мелковатый молодой парняга. Открытое
доброе лицо, волосы русые, крупные черты лица. Рубашка распахнута на
груди, парень в тени, однако ноги уже на солнцепеке, тень уходит, скоро
припечет так, что парень задымится, если не проснется и не убежит раньше.
Я скосил глаза в другую сторону. Такое же поле, мы почти в середине
мироздания. Домики за изгородью, важные гуси идут на водопой или с
водопоя, доносится приглушенный гогот. Далекий рев скота. Щелкнуло -
забавляется пастух.
Когда-то нас посылали с первого курса в колхоз на уборку урожая, но
новинка не прижилась, слишком попахивала старыми временами, и потому мы
две недели пили парное молоко, забавлялись с молодыми доярками, дрались с
деревенскими парнями, а потом уехали, познавшие жизнь в деревне.
Я лежал неподвижно, а в голове вертелись мысли: как я сюда попал и что со
мной. Похоже, своими мыслями - только не вспоминать, не вспоминать, уже и
так холодок пошел - довел себя до временного помешательства. Наверное,
лечили трудотерапией на природе, но сейчас наконец-то пришел в себя. Что
со мной было, лучше не вспоминать и фото не спрашивать. Возможно, сидел в
смирительной рубашке, вопил истошно, перекосив рожу, губы в пене, гадил
под себя и бросался головой на стены.
Мысли неторопливые, но без усилий и задержек. Все-таки я продукт своего
времени, когда уже ничему не удивляются, всему готовы дать объяснение, все
принять, все признать, со всем согласиться. Найти консенсус, как говорят.
И вот сейчас я готов со всем согласиться, подписать необходимые бумаги,
получить обратно свою одежду и деньги на электричку до Москвы.
Солнечная половина мира наползла на парня выше, разделив на две равные
половины: нижняя, вопреки Фрейду, на жарком солнце, а верхняя - напротив,
в тени. Он замычал, не открывая глаз, зачмокал, загреб что-то невидимое и
потащил его или ее в район развилки весьма характерным жестом, что
понятно, мне тоже на солнцепеке обычно снятся бабы.
Он открыл глаза, удивительно чистые, светло-голубые, сощурился. Толстые
губы раздвинулись в улыбке.
- Эй, а ты откуда взялся?
Я промолчал, отвечать что-то рискованно, обязательно попадешь не в струю,
вместо ответа я потянулся, зевнул, изображая сонного увальня, что еще не
пришел в себя.
В глазах парня росло удивление. Он окинул меня с головы до ног взглядом,
сказал протяжно:
- Из дальних краев бредешь... У нас сроду не видели такой одежки!
Я невольно скосил глаза на свою одежду. Привычные мои джинсы люберецкой
фабрики с лейблом "сделано там-то за океаном", простенькая безрукавка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22