Я насторожился.
- Что-то волшебное?
- Нет, - отмахнулся Бернард с полнейшим пренебрежением. - Ничего
волшебного! Просто этот арбалет и стрелы ковали гномы. А их стрелы
прошибают и щиты, как гнилое полотно. Любые щиты прошибают! Кроме щитов
самих гномов.
Он пошел снимать с убитого рыцаря доспехи, потом его закопали, а я все еще
не мог захлопнуть рот. Гномы? Здесь есть еще и гномы?
От свежего холмика земли донесся строгий голос. Священник читал
заупокойную молитву. Убитый был христианином, возможно, священник решил
дать киллеру какой-то шанс выбрать котел в аду на не самом горячем
пламени. Голова моя шла кругом, но потом я решил, что если гномы, то легче
объяснить и летающую гарпию... Правда, раз есть гномы и гарпии, то могут
быть монстры и покруче.
Доспехи с убитого Бернард нашел слишком легкими, непрочными, в
доказательство порубил их громадным топором, как тонкую жесть. Но меч
взял, осмотрел, хотел отдать мне. Воспротивился Ланзерот, меч - оружие
рыцарей, а простолюдину надлежит драться топором, пикой, кинжалами и
другими видами простого оружия. Бернард возразил, что в бою каждый хватает
то, что под рукой, Ланзерот на это заметил, что они не в бою, на что
Бернард сказал многозначительно, что зато в походе, особом походе, а
господь не будет в обиде, если они пропустят вечернюю мессу или опоздают к
причастию.
Завязался длинный спор, оба ссылались на обычаи, авторитеты, писаные и
неписаные законы. Я уже ничего не понимал, потихоньку отстал - стыдно
подслушивать, но чувство благодарности к Бернарду укрепилось.
Я все еще пребывал словно в волшебном сне, временами чудесном, временами
дурном. Осмелев, приподнимался на стременах, готовый взлететь, как летал
во сне, порхать и кувыркаться в воздухе, визжать от счастья дурным голосом.
Остаток дня ехали без всяких приключений, но теперь Ланзерот старался не
удаляться далеко от повозки. Да и Бернард с его громадным топором держался
поблизости, хотя ехали по тихой, мирной земле. Здесь, как они уже
напоминали друг другу, явно успокаивая, еще в древности истребили не
только нечисть, но даже волков, что раньше таскали овец прямо из сараев.
Солнце клонилось к закату. Ланзерот вскинул руку конь под ним взыграл и
резво пошел в сторону. Когда отряд догнал Ланзерота, рыцарь был уже на
земле. Он ослабил подпругу и, хотя рядом протекал ручей, взял коня под
уздцы и повел вокруг поляны, чтобы конь успел остыть.
Здесь, под сенью деревьев, у ручья, и был первый для меня в этом мире
полноценный привал, ночевка вне надежных стен дома. Ланзерот расседлал
коня, к морде привязал торбу с овсом и принялся разводить костер. Мужчины
торопливо собирали сучья.
Бернард разжег огонь по-прежнему в углублении, а ветки в пламя бросал
только абсолютно сухие, что давали жар, но дыма от них не было. Принцесса
хлопотала у костра, разделывала убитого зайца, как простая крестьянка. Я
помогал ей неуклюже, брезгливо морщился от еще теплых внутренностей, двумя
пальчиками брал окровавленные куски мяса и все не мог заставить себя
двигаться уверенно, размашисто.
Пару раз поймал на себе заинтересованные взгляды Рудольфа и Асмера.
Рудольф помалкивал, а Асмер вдруг спросил:
- А что ты делал в своем селе?
- Сено косил, - ответил я. Спохватился, добавил поспешно: - Все, что
велели старшие.
- Ну-ну, - сказал он. - А что велели?
- Да всякое, - ответил я. - Я делал все.
- Но больше любил подраться? - переспросил он с интересом.
- Да нет, - пробормотал я.
- Да не стесняйся, - сказал он покровительственно. - Это там в селе худо,
а здесь только приветствуется. Покажешь себя - определят не коров пасти, а
дадут топор и щит!
- Благодарю, - пробормотал я. - Я ж только и мечтал... чтобы топор,
значится, и щит...
Все тело болело, ныло, страдало. Если даже на комфортном сиденье
автомобиля ухитряешься за долгую поездку отсидеть задницу, то на этом
костлявом коне мой зад за двенадцать часов езды превратился в сплошной
синяк.
Мужчины осматривали оружие, точили, ремонтировали доспехи, разговаривали,
а я отполз от костра, ночь теплая, даже душная, как перед грозой,
скорчился, подтянув колени к подбородку, и почти сразу провалился в
крепчайший сон.
От костра к ногам докатывались теплые волны. Я даже во сне ощутил, как все
мои мышцы расслабились, кровь пошла свободнее по пережатым во время езды
верхом венам и капиллярам. Я плавал в волнах теплого тумана, а когда
увидел на себе великолепные рыцарские доспехи, даже лучше, чем у
Ланзерота, то ничуть тому не удивился, ибо это сон... Дитя грамотного
века, уже знаю, что во сне центр удивления в мозгу отключен, мы можем
бояться или радоваться, но никогда и ничему не удивляемся, как и другие,
гады, не удивляются, что я вот, крепко сжимая шершавую руко-.ять
доверенного мне ножа, поднялся над землей, словно воздушный шарик.
Земля ушла вниз, я ощутил, что уже лечу - так часто взмывал в детстве, да
и не только в детстве, эти легкие приятные сны посещали чуть ли не каждую
ночь, когда я носился над спящим городом, заглядывал в окна многоэтажек,
перепрыгивал с одного небоскреба на другой...
Костер удалился, превратившись в багровую точку среди сплошной темноты.
Лунный свет выхватывал только верхушки деревьев, да вдалеке серебрились
заснеженные пики гор. Я завис в воздухе, запоминая место стоянки, так
запоминают пчелы и осы, я сам видел их воздушную хореографию, запомнил,
где восток, где запад, повернулся в сторону гор и полетел над лесом,
поднимаясь по дуге все выше и выше.
Вот миновал лес, широкую полосу степи, еще один лес, холмы, почти у самого
горизонта показалась россыпь багровых точек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22