Хочешь?
Эмми незаметно стала оттаивать:
– Только зачем оно мне? Я никуда не хожу, а для стирки, для уборки у меня платьев хватает.
– Понимаю. И все-таки хорошо иметь платье понаряднее. Я тебе и чулки дам, все что надо, даже шапочку подберем.
Эмми опустила тарелки в кипяток, пар заклубился над ее покрасневшими руками:
– А где ваш муж? – неожиданно спросила она.
– Его убили на войне, Эмми.
– Ой! – сказала Эмми. И, помолчав, добавила: – Вы такая молодая! – Быстрым, сочувственным взглядом она окинула миссис Пауэрс: сестры в горе! («И моего Дональда убили!») Миссис Пауэрс быстро встала.
Эмми вынула руки из воды, вытерла о фартук.
– Погодите, я вам тоже дам передник.
С мокрых плетей вьюнка на нее глядел нахохлившийся воробей. Эмми надела ей фартук, завязала на тине тесемки. Снова пар заклубился у локтей Эмми. Миссис Пауэрс было приятно касаться гладкой фарфоровой поверхности теплых тарелок. Стекло засверкало под ее полотенцем, и столовое серебро выстроилось шеренгой, мягко отражая свет, приглушая его, а они, словно две жрицы, повторяли Гимн Платьям.
Проходя мимо кабинета, они увидели, что старик с сыном молча смотрели на ветки дерева, испуганного дождем, а Джо Гиллиген, растянувшись на диване, курил и читал.
8
Эмми, разнаряженная с головы до ног, неловко пыталась высказать благодарность.
– Как славно пахнет дождем! – перебила ее миссис Пауэрс. – Посиди со мной, хорошо?
Эмми вся ушла в созерцание своего наряда, но тут очнулась ото сна, словно Золушка:
– Не могу. Мне штопать надо. Чуть не забыла.
– А ты принеси работу сюда, посидим, поговорим. Целый век не разговаривала с другой женщиной, право. Неси штопку сюда, я тебе помогу.
Эмми была польщена.
– Зачем же вы будете за меня работать?
– Я же тебе сказала – от безделья я сойду с ума через два дня. Прошу тебя, Эмми, сделай одолжение. Придешь?
– Ну, ладно. Пойду принесу.
Она взяла старое платье и, выйдя из комнаты, вскоре вернулась с полной корзинкой шитья. Они сели, поставив корзинку между собой.
– Бедный, какие у него носки огромные! – Миссис Пауэрс подняла руку с надетым носком. – Как мебельные чехлы, правда?
Эмми, вдевавшая нитку в иголку, засмеялась счастливым смехом, и под шум дождя, стихающий над крышей, кучка аккуратно сложенных и заштопанных вещей стала расти.
– Эмми, каким был Дональд раньше? – спросила миссис Пауэрс, помолчав. – Ты ведь давно его знаешь, да?
Игла в руках у Эмми мелко поблескивала, и, подождав немного, миссис Пауэрс наклонилась и, взяв Эмми за подбородок, подняла ее опущенную голову. Эмми отвернула голову и снова склонилась над шитьем. Миссис Пауэрс встала и задернула занавески, загородив комнату от дождливых сумерек. Эмми уставилась невидящим взглядом на свою работу, пока миссис Пауэрс не отняла у нее шитье, и только тогда, подняв голову, она посмотрела на свою новую подругу с животной, неуемной тоской.
Миссис Пауэрс взяла ее за руку, подняла со стула.
– Пойди ко мне, Эмми, – сказала она, чувствуя крепкую кость под твердыми мускулами рук.
Миссис Пауэрс знала, что если хочешь поговорить по душам и нельзя прикорнуть на кровати, надо поуютнее расположиться как-нибудь иначе. Она усадила Эмми рядом с собой в широкое старинное кресло. И под непрестанный дождь, наполнявший комнату глухим, монотонным шумом, Эмми рассказала ей свою недолгую историю:
– Мы вместе в школе учились – когда он туда ходил. Да он редко ходил. Его никак было не заставить. Уйдет один в лес и дня два, а то и три не приходит. И по ночам пропадал. И вот однажды ночью он… он…
Она замолчала, и миссис Пауэрс сказала:
– Что – он, Эмми? Ты не торопись, рассказывай по порядку.
– Иногда мы вместе возвращались домой. На нем ни пиджака, ни шапки, а лицо такое… такое, что ему бы жить в лесу. Понимаете, будто ему и в школе не место и одеваться по-настоящему не надо. И никто не знал, когда он появится. В школу приходил, как ему вздумается, а люди его и по ночам видели далеко, в поле, в лесу. Иногда переночует у кого в деревне. Бывало, негры его найдут: спит в овражке, в песке. Его все знали. А потом, однажды ночью…
– Сколько же тебе было лет?
– Мне – шестнадцать, ему – девятнадцать. И потом, однажды ночью…
– Да ты не торопись. Расскажи про себя, про него, все, что было. Ты с ним дружила?
– Да я ни с кем так не дружила! Мы еще когда Пыли маленькие, сделали запруду на ручье и там каждый день купались. А потом завернемся в старое одеяло и спим, пока не пора идти домой. Летом мы с ним почти все время вместе играли. Только он вдруг исчезнет – и никто не знает, куда он запропастился. А потом утром слышу: он около нашего дома, зовет меня. Плохо только, что я своему папке вечно врала, куда я иду, а я вранье ненавижу. Дональд, тот отцу всегда говорил правду, он вообще никогда про себя не врал. Он-то был смелый, не то, что я.
А когда мне было уже лет четырнадцать, папка мой узнал, как я к Дональду привыкла, и забрал меня из школы, из дому не выпускал. Заставил меня пообещать, что я больше с Дональдом никогда не буду видеться. Дональд за мной приходил и раз, и два, а я ему говорю: «Мне нельзя». А раз он пришел и застал папку дома.
Папка выскочил на улицу, говорит: «Не смей больше приходить, нечего тут дурака валять». А Дональд и внимания не обращает. Не то что нахально как-нибудь, а просто, будто мой папка вроде мухи, что ли. А папка вернулся в дом, говорит: «Не потерплю, чтоб с моей дочкой заводили шашни», – и меня ударил, а потом сам расстроился, заплакал (он выпивши был, понимаете?), а потом заставил меня побожиться, что больше я с Дональдом встречаться не буду. Пришлось дать ему слово. А я как вспомню, до чего мне с ним было весело, так сразу умереть хочется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90