Говори, не страшись.
Ахти встал, плечи расправил и — будто всю жизнь только и делал, что на сходах говорил, — начал, только голос поначалу подрагивал: волнительно все ж ему было.
— Да сказывать-то особенно нечего. Прежде скажу, Матти, сын Вайно, что поручения вашего я не исполнил, и вот почему. Вышел я из села и пошел на север, куда и Антеро идти собирался. Сначала дошел до озера, где баня старая стоит, там след на песке видел — то его след был. Значит, думаю, верно пошел, и дальше направился, к болоту. После полудня к болоту вышел, как раз туда, берег неровный и спуск на тропу ведет. Вышел, смотрю, сидит человек, костер жжет, а вокруг девять коней стреноженных бродят. Тот человек Мирко Вилкович и был. («Зря это он про костер, — подумал Мирко. — Костер был, конечно, только вот что мы жгли там! А ну проверить кто вздумает?») Я его поприветствовал — сразу решил, что коней на торг человек ведет — на что еще столько надобно? Он мне ответил по-хорошему. Назвались, стали разговоры вести о конях. Мирко мне сказал, что да, дескать, на Вольные Поля собрался, потому как вырастили добрых коней в его деревне от тех жеребцов, что с собою ратники привели, что у князя служили. И вот решили Мирко с теми конями на торг послать, как есть он с детства добрый коневод и болота знает хорошо. («Зачем он про это завел? — удивился Мирко. — Ну хорошо, выкрутился, да не слишком складно».) А как про болота речь зашла, то я и спросил, не встречал ли Мирко Вилкович кого по дороге. А он и отвечал, что повстречал, да нехорошо повстречал, потому как утоп тот встречный в болоте.
Вся изба так и ахнула. Хилка, которая знала, о чем речь, спрятала лицо, чтобы не заподозрили чего. Остальные же мигом уразумели, кто же именно «тот встречный».
— Постой, — прервал его Кулан. — Уж не догадываемся ли мы, о ком речь?
— Верно, догадываетесь, — продолжал Ахти. («Лицо бы хоть скорбное сделал, что ли, — досадовал Мирко. — Не поверил бы я ему, что правду говорит, ни на грош бы не поверил».) — Антеро Суолайнен то был. А докажу это тем, что Мирко Вилкович, во-первых, сказывал, что тот человек, что в болоте утонул, имя свое ему успел крикнуть, и как деревню его звать и кому там сказаться, какая его участь постигла. И еще сказал мне Мирко, каков тот человек собой был, и тоже вышло, что Антеро. Ну и, в-третьих, показал мне Мирко Вилкович вещицу одну, какая только у Антеро одного и была. Вещицу ту он на шнурочек ко грузу привязал и сумел на тропу прямо Мирко к ногам метнуть, чтобы тому, значит, пуще поверили. Ну и для памяти.
— Постой, — заново остановил парня староста — вот уж кого просто так не проведешь! А тут еще и колдун был, и кудесник, и бабка Горислава, и… Да любой из здесь сидящих мог, по мнению Мирко, запросто обнаружить их ложь. На одно была вся их надежда: что смерть Антеро окажется нужна сходу. — А почему это Мирко Вилкович тебе все вот так порассказал? («Ну, это не задача», — отлегло у Мирко.)
— Я ведь ему сразу сказался, откуда я родом и за кем иду, потому, а вдруг он с Антеро повстречался? Мне легче найти было б.
— Добро, Ахти, — продолжил Кулан. — А что за вещица то была? Известная?
— Как не известная! — отозвался Ахти. — Очень даже известная: бусина голубая со знаком золотым, в ней Ахти да старый Тойво Суолайнен страны неведомые смотрели. А я, когда все увидел и разузнал, обратно решил ворочаться. В поле работа не ждет, до того места, где Антеро утоп, все равно бы не добрался — не умею я, как Суолайнены, по топям без троп ходить, да и Мирко Вилковича проводить до Сааримяки не во вред оказалось: ночью у старой бани здоровый волк объявился, на коней хотел напасть. Мы отбились! («Вот горазд врать! — подумал Мирко. — Дай только!»)
Все замолчали скорбно, даже те, кто Антеро, да и вообще Суолайненов, явно недолюбливал.
— Йорме и Кюлликки сказали? — мрачно произнес Рейо.
— Сказали, дедушка Рейо, — кивнул Ахти. — В горе они великом.
— Ладно, правильно сделал, — так же мрачно молвил Рейо, разом утративший блеск глаз и петушиную свою задиристость, хотя видно было, что он не слишком верил Ахти. «По тебе не больно скажешь, что в горе», — угадал Мирко по движению дедовых губ.
— Скорбная весть, недобрая, — тяжело молвил Кулан Мабидун. — На утро к Йорме выйдем, сочувствие выкажем. Да о том подумать надо, чем мы помочь им можем, всей общиной. В том, что род им поможет, у меня сомнений нет. А ты, Рейо, здесь наше участие прими. — С этими словами он умолк и опустил голову, чему последовали и остальные, а потом вынул из кармана, висевшего на его роскошном поясе, не считая, горсть серебра и положил на стол. — Йорма и Антеро нам на тын заработали. Наш долг им, — сказал староста. И каждый, кто мог, у кого было что с собой, добавил от себя. Горка серебра на столе вышла немалая.
— Что ж, великое горе — сына единственного утратить, да еще так… — продолжил Кулан. — Ну, Мирко Вилкович, дурную весть ты нам принес, да спасибо, что не отказался за честь Антеро свидетельствовать. Говори, будем слушать тебя. А коли спросим что, не обессудь: на то и сход собирали.
Мирко поднялся.
— Не возбраните, люди добрые, что с худой вестью явился к вам. Но службу посмертную обещался я исполнить для Антеро, сына Йормы. Обещаюсь честно все сказать, как ушедший просил и как правда велит. Прозываюсь я Мирко, сын Вилко. Родом я с севера, из Мякищей, из села Холминки. Вышло так, что сызмальства был я отдан в семью к дяде на воспитание да к коням приставлен. Дядя мой, Неупокой Лютович, двадцать лет у князя Любомира в Радославе в гриднях ходил, а домой вернулся и двух коней славных с собой привел — на завод. А после еще и другие служившие люди с конями вернулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157