Мирко показалось, что давеча он уж слышал что-то такое от Хаскульва. Как и тогда, он посмотрел на реку. Хойра, перебирая волнами, будто неведомый огромный зверь шевелил щетиной, уходила к морю, туда, куда нужно было попасть Мирко. Торфинн говорил правду — свою, поморянскую правду, но это была сейчас и правда Мирко. Он еще сомневался, когда Торфинн продолжил речь.
— Ты думаешь, Мирко Вилкович, — заговорил он снова, — Торгни не хочет, чтобы убили его самого или его дружинника, и думает продать твою жизнь, как жизнь раба. Это не так. Я знаю, что Хаскульв предал тебя. Это мне рассказал Ари. Но ты — воин. Ты умеешь говорить языком меча. Ты убил Етона не потому, что так хотел Хаскульв, а потому, что это была твоя речь. Торгни — великий скальд. Он лучше всех других скальдов на нашем море. Он умеет увидеть другого скальда.
— Кто такой скальд? — спросил Мирко.
— Скальд тот, кто умеет держать слово и говорить песней, — отвечал Торфинн.
— Кто умеет петь песни заклинательные? И на гуслях играть? — полюбопытствовал Мирко.
— У нас нет гуслей, — покачал головой Торфинн. — Скальд — хозяин слова.
— Я тоже песни складываю. И на гуслях играю, — заметил мякша. — Могу показать.
— Торгни видит хозяина слова, — повторил Торфинн. — Хозяин слова умеет говорить на любом языке.
Ты должен сказать слово за Торгни на языке меча, потому что скальды помогают друг другу.
— Хорошо, Торфинн. Я обещаю Торгни — и тебе, что я скажу это слово. — Мирко поглядел прямо в глаза Торфинна.
— Я слышал, — отвечал Торфинн. Он поднял правую руку и вычертил в воздухе зигзаг, схожий с рисунком молнии.
Уклад поморян был прост и неприхотлив. Они возвращались домой, на неизвестные Мирко берега закатного моря, после удачных торгов. Торфинн рассказал, что по дороге им пришлось сражаться только однажды, когда один из князей в стране ругиев решил взять с них плату за то, что их корабль пройдет по реке в том месте, где этому князю принадлежит земля на обоих берегах. Тогда Торгни просто, не ведя переговоров, велел перебить стражу князя. Тогда и погиб Торгейр, сидевший на гребной лавке позади Торфинна. Погиб тогда и заносчивый князь ругиев, а его палаты сгорели в огне.
В Радослав Торгни пришел за дешевым зерном, а потом поднялся вверх по Хойре за мехами и медом, и там узнал о судьбе брата. Торгни и впрямь был человеком песенного слова. Мирко постепенно обучался языку поморян — языку карканья и лая, языку ворона и волка. Этот язык был прост, груб и суров, как они сами и их море. Но Торгни, сочиняя свои рассказы, будто складывая из камней дом или вырезывая на дереве прямые, острые знаки, умел превратить карканье и лай в песню. Мирко уже схватывал отдельные уже знакомые слова и, хотя не мог уразуметь их совместного смысла, чувствовал их силу. Они словно бы цеплялись за вещи, как цепляются порой за гранит корни деревьев, и, как деревья, вырастали из земли, питаясь ее соками. Слова соединяли все вокруг в единый рисунок, который дышал жизнью. Мир, рассказанный песнями Торгни, становился своим, понятным, начинал говорить.
Но Торгни не умел играть на гуслях, и тогда приходил черед петь Мирко. Торфинн, не худо усвоивший язык полянинов, лесовиков и мякшей, пересказывал Торгни суть этих песен, но чаще скальд не просил делать этого, а просто слушал. Мирко пел о том, что происходило вокруг него, в природе, и как это отзывалось в нем словом. Еще дружинники любили слушать, когда Торфинн принимался пересказывать дела каких-то неизвестных Мирко поморских воинов. Иной раз они перебивали его, уточняя, что еще об этом событии люди говорят вот так и так.
В первый день грести было легко, и Мирко почти не чувствовал усталости. Гораздо хуже было на второй и третий день: ныла спина, болели кисти и пальцы. Встречный ветер усилился, река встопорщила серую щетину, и кораблю, груженному тяжко, стало труднее перебираться через волны. Хойра расплескалась еще шире. Кое-где по берегам виднелись селения, на волнах покачивались рыбачьи лодки, но Торгни шел мимо: пресная чистая водица плескалась здесь же, за бортом, а еды покуда было вдоволь. Ночами подходили к берегу. Как диковинный речной рак, корабль ощупывал веслами прибрежные воды, чтобы не сесть на камень или не зарыться слишком глубоко в песок. Затем в воду прыгали те, кого Торгни отряжал в первый дозор, обшаривали местность вокруг: нет ли чего опасного. Сказания о битвах поморяне любили, но вот гибнуть запросто в чужой земле, без бранной славы, никто из них не хотел.
На Мирко все смотрели, как на прежнего Торгейра, только с иным обликом. Видно, Торгейр этот тоже умел разговаривать через свой меч, и за это был ценим и уважаем. У поморян не было людей выше или ниже. Только Торгни был уважаем более, как конунг и хозяин корабля, и его слушали. Воеводой, как Свенельда, его назвать было нельзя, однако если б случилось сражаться, распоряжался бы боем Торгни. Торфинн был при нем вроде старшего, сидел в ряду за первым веслом, и, случись что с Торгни, он встал бы и за рулевое весло. Он, как понял Мирко, часто вел торг и держал речь за всю дружину, но это было его заслугой за честь и доблесть, а не потому, что так захотел конунг.
Когда выдавался часок, Торфинн учил Мирко мечному бою. По тому, как он это делал, Мирко видел, что бьется Торфинн куда лучше, чем дядя Неупокой, да и учиться у поморянина было легче. Немец, однако, уважительно отзывался о том, что успел преподать Мирко его дядя.
— Корабль или дом строят из подходящего дерева, а очаг складывают из камней, которые не будут трескаться, — говорил поморянин. — Я не знаю, что ты умел раньше, но не всякий топор сумеет срубить такой ясень битвы, как ты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157