Это были давние, еще столбовые (полуземлянки, двери которых уже на три локтя ушли в землю, а бревна вовсе потемнели от времени, так что и резьба на них, охранявшая вход от всякой нечисти, сделалась еле различима. Вот уж воистину священны были в таком жилье сохи и матицы. Двускатные крыши густо заросли травой и клевером, и в одном дворе привязанная к колышку белая коза, нахально забравшись передними копытцами на скат, а задними упершись в землю, с упоением обрывала и потом задумчиво пережевывала сладкие розовые цветки.
Во дворах не было ни души — все были заняты в поле. Останавливаться здесь не было нужды, и путники быстро добрались до того места, где начинался южный склон.
Вид открылся такой, что у Мирко дух перехватило, стало как-то чище, радостнее на сердце, и смурные, тяжелые думы оставили его, разогнанные этой солнечной красотой.
Полуденный склон каменного холма широко и плавно сбегал в низину, к синему большому озеру. На озере виднелись небольшие островки, поросшие березой. Острый взгляд мякши различил несколько лодочек — видно, мальчишки, свободные почему-либо сегодня от полевых трудов, ловили рыбу. На юге, как и с севера, долина немного поднималась, и оттуда, из необозримого лесного пространства, выбегал ручей. Самого ручья, впрочем, видно не было, зато хорошо просматривался извилистый, заросший ольхой овраг, по дну которого и текла вода. По сторонам от ручья раскинулись поля, сенокосы и клеверные выгоны. По правую руку разместилось общинное поле, часть которого лежала под паром, часть уже была жнивьем, и скирды молодого хлеба выстроились ровными рядами. Третья часть была предназначена для сева озимых. Дальше шли ровные ряды льна-долгунца, увенчанные желтыми коробочками, а за ними виднелись грядки репы и лука.
Слева же все больше были луга, где пасли коров, коз и овец. Здесь же разместились полоски, обрабатываемые каждым двором самостоятельно. Работа кипела вовсю, но сейчас, в полдень, все, кроме пастухов, отдыхали. Близ ручья был выкопан пруд, и толстые, гладкие утки важно расхаживали по берегу.
Сама деревня спускалась к озеру вместе со склоном. Здесь стояли и старые, и совсем недавно срубленные избы с клетями и другими необходимыми пристройками. В стороне от остальных, на берегу, за сушившимися рыбачьими сетями, стояла кузня — это был единственный дом, где даже жарким летом пылал очаг и дым поднимался к небу ровным столбом.
Нелегко было выдержать в поле целый день под солнцем, и потому кусты сирени и жимолости служили укрытием для тех, кто не стал возвращаться в деревню на обед, — в ярко-зеленой траве пестрели одежды отдыхающих работников. В озеро с западного берега зашли кони, и молодые парни плескали па них серебристыми брызгами. В устье ручья берег был топкий, и там, в поросли камыша и рогоза, не двигаясь, стоял могучий бык, спасаясь от жары и слепней. И надо всем этим великолепием бездонной синевой разлилось чистое вольное небо. Сердце у Мирко защемило — ведь подобную картину мог бы он сейчас видеть не здесь, а у себя в Холминках. Только там уже, верно, солнце не сияет, а едва пробивается сквозь дымку, а то и вовсе моросит дождь и ползут густые влажные туманы со Снежного Поля… Выбор был сделан, что и говорить, и Мирко не собирался отступаться, тем более теперь, когда любовь вела его, пускай прочь от места первого свидания, туда — Мирко очень хотелось в это верить, — где должно было произойти и второе, длиною во всю оставшуюся земную жизнь.
— Дом наш — вот он, — прервал его созерцание Ахти и указал рукой вниз на высокую, с сенями и горницей, избу. На крыше красовался хитро вырезанный конек. — Мои уж пришли, — пояснил Ахти, — значит, Хилка сейчас при деле, мужчин кормит. Ну, сразу-то расспрашивать нас не станут, до вечера время еще будет. Пошли.
И они стали спускаться. Навстречу поднимались шедшие с поля люди, здоровались чинно с Ахти и с любопытством глядели на чужака и его замечательных коней в богатой упряжи. Мирко не забывал поклониться каждому и поприветствовать, на что слышал в ответ пожелания доброго здоровья и ровного пути.
Антеро говорил верно — жили в Сааримяки и хиитола, и полешуки, а больше потомки тех и других. Издавна перенимали народы друг у друга разные знания и обычаи, и вот однажды поселились вместе, найдя в дремучих четских лесах дивное это место — каменный холм. Жили здесь и до них: когда первые, полусказочные уже основатели Сааримяки — полешук Зван и хиитола Тапио — вышли от Хойры-реки к каменному холму, было здесь селение вольков, одно из последних, оставшихся после ухода этого народа за Камень. Мастера-вольки обучили их тонкой работе с железом, медью, оловом, бронзой и серебром, показали, как делать крепкие повозки, тесать камень… Ведь раньше полешуки и хиитола промышляли больше охотой, бортничеством да пасли коров. С тех давних пор прошло уж немало лет, и если сохранилась еще в ком волькская кровь, то вряд ли он сам об этом догадывался.
Однако, как бы ни уверял Антеро, что у него в родне хиитола и полешуки перемешались, все же и он, и Ахти были чистые хиитола. Единственно, чем походили они на полешуков, это тем, что отказались от столбовых жилищ прадедов и признали срубные избы, да еще подняли их над землей, поставив на прочную каменную кладку. Главная деревенская улица так и спускалась к озеру, где были налажены мостки, а Мирко с Ахти свернули налево и вышли наконец к изгороди с распахнутыми воротцами. Тут же из-за дома вылетели две лайки и звонко, заливисто, оправдывая свое название, залаяли, — то ли от радости, что воротился любимый хозяин, то ли на чужака и его больших незнакомых коней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157