Говорилось в них о неких отважных корабельщиках, которые почти тысячу лет назад вышли в неизвестное, безбрежное море далеко на западе и дошли до тех мест вдоль берега, где «вода, выпадая зимой, не делает грязи». Это, видать, казалось тогда арголидским мудрецам невообразимым дивом и суровейшим холодом, в котором жизнь невозможна. «На закат же, — гласил свиток, — нет и вовсе ничего, кроме туманов. Должно быть, там и находится конец мира». Непонятно было, о каких берегах идет речь, откуда отплыли корабельщики и в какие такие моря попали. Что же до края света, то для Мирко земля кончалась где-то в среднем течении Хойры на юго-востоке, Великой Соленой Водой и степным перешейком на восходе, землями ругиев на западе (Мирко понятия не имел, где точно сии земли, но знал, что они есть), страной огнепоклонников на юго-западе и Арголидой на юге. Совершенно ясно было, что существовали обширные страны и дальше, но и без них земля казалась огромной и не проходимой за целую жизнь. Колдун тем временем продолжал говорить, и медленно, но верно, следуя дорогой Мирко, приближался к черному колдуньему озеру, к Риите.
— Всадники те, конечно, заколдованы были, но предание о дикой охоте и главном охотнике есть у многих народов, только не любят его, боятся. От вас, мякшей, не слышал, от оленных людей тоже. А вот полянины, полешуки, хиитола — те знают. Охота эта мчится, дороги не разбирая, лесами, полями, буреломом и болотами без всякого шума, потому как земли не касается. Особенно любит она темные сумерки в месяце листопаде. Всякая живая тварь от той охоты бежит, а если близко быть случится, птицы крыльями бьют и мечутся, собаки воют, конь седока не слушает и несет куда придется. А если настигнет та охота одинокого путника, то не жить ему. И не от меча человек погибает, а от ужаса. И кто рог той охоты когда-либо слышал, хоть издалека, на того уж тень того ужаса легла, и вечный страх у него в сердце. Только так сказки говорят, — усмехнулся колдун. — Значит, рука верная да стрела меткая сильнее чародейского страха бывают. И все же коли они однажды за тобой пришли, то и вдругорядь придут, и не случится в помощь никого: ни малого человека в чаще лесной, ни волка серого, что оружных не испугается. Волшебную вещь ты с собой несешь, а значит — опасную. Что до кота диковинного, то слыхал я о таких. Говорят, князья на Вольных Полях с ними охотятся, зверя быстроногого загоняют. А водятся те коты близ Белых гор. Там их забирают маленькими котятами, а потом при людях воспитывают. А за того зверя, что в лес убежал, ты не бойся. Вещуны арголидские предсказывают, будто в грядущие времена жизнь настанет, когда волк с бараном в одном хлеву жить будут. Пожалуй, — засмеялся Реклознатец беззлобно, — и волк солому жевать станет, коли его в хлев-то запереть. У меня же те времена давно настали. Ворона ты уже видел, про то, как гадюка болотная у меня под боком спала, слышал. И кот этот — пардусом его полянины прозывают — ко мне сюда придет и об ноги, как мой, тереться будет. Веришь ли?
— Верю, — отвечал Мирко.
Голос колдуна вновь обрел силу и властность, напомнив о притихшей Смолинке. Вновь он увидел внутренний огонь в очах Реклознатца: он верил каждому его слову и готов был идти туда, куда покажет его рука.
— Вот мы и до главного добрались, — неожиданно просто и тихо сказал колдун. — До красы твоей ненаглядной. Ясно ведь, за ней ты идешь, за той загадкой, что она тебе загадала. Что тут скажешь? Я уж помянул мимоходом, что те, кого люди за богов, за духов, за нежить почитают — все они есть, и вовсе не в невидимом, своем мире обитают, а здесь, среди людей. И вовсе не тогда они в зримом обличье являются, когда кто их потревожит, а когда люди с ними на одном языке говорят. Знаю, ты слов хитрых не сплетал, голосом никого не звал. Но думал, однако ж, про богиню каменную? В воинов заколдованных стрелы метал? Бусина тебе виды открыла и даже на арфе играла? Не волнуйся, будто кто думы твои подслушать способен. Только мысли твои, что свет из окошка: ты на свет смотришь в него, и, как он тебе из окошка того виден, сообразно и поступаешь. А дело твое — то же слово, иначе высказанное. Немой человек на речь не способен, а ведь его понимают! А про любовь разве одними словами скажешь? Только вот что, мил человек. Мнится, не все ты мне сказал, утаил что-то. Одного ли прощения ты у девы каменной просил за тревоги? Может, еще что?
— Нет, — сказал Мирко и глянул прямо на колдуна. То ли упрямство, то ли боязнь сознаться, что первый раз сокрыл истину, то ли чутье заставили его отречься от сделанного, но это что-то дало ему силу выдержать взгляд Реклознатца.
— Ладно, — смягчился колдун. — Нет так нет. Кто такова твоя Риита — сама ли богиня, русалка — не все ли тебе равно? Считай, бусина тебе дважды истину указала. Каждый свое место обрести хочет не только на лике земном, но и в душах тех, с кем на этой земле живет. Кто за ремеслом свое находит, кто за мечом, кто за словом, как я. А тебе, знать, иная доля досталась: людское, земное, с теми, кто прежде нас был, любовью соединить. Вот где место твое истинное. Иные его найти не могут и всю жизнь молятся да томятся. А ты нашел. Только сумеешь ли исполнить?
Мирко наконец понял, к чему клонит колдун, и начал осознавать, что с ним на деле произошло. Выходило, что он — такой случай выпал — теперь для того был выбран, чтобы людей с богами породнить? Вот, оказалось, зачем влекли его губы каменной девы, вот зачем прыгнула в руки бусина. Он знал, что предки мякшей были родней, богам, как же иначе? Но родней приемной, что ли. А тут оказывалось, что не заколдованную девушку-русалку встретил он на лесном озере, а посмел полюбить ту, что правит миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157