ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
есть такое особое Слово, сила которого совершает чудо. Умерщвляет тело. Спасает душу. Посвященные знают это Слово. Непосвященные — нет.— Но я так полагаю, что это лишь милая легенда. Так?— Легенда? Хорошо, пусть легенда. Но легенда, в основе которой лежит истинный факт.— Вы это серьезно?— Еще бы!Похоже было, что он не врал. Не в том смысле, что говорил правду, а в том смысле, что сам верил в то, что говорил. Но для меня, материалиста и прагматика, все эти оккультные дела, конечно, были неконвертируемой чепухой, в чем я и признался:— Я уже врубился, что вы рыцарь этого самого Ордена и, так догадываюсь, занимаете весомое положение в его иерархии, может быть, даже возглавляете местное отделение или как там это у вас… Но вы же современный и к тому же образованный человек. Ученый. Как вы можете… Нет, конечно, я верю в силу слова. Я благоговею перед словом. В трех библиотеках был записан и всё такое. Но чтоб какие-то там чудеса расчудесные… Увольте.— Хотите верьте, хотите нет, — не настаивал ни на чем старик. — Ваше право.— Ну ладно, — стал я рассуждать от обратного, — допустим, всё обстоит таким вот образом, почему тогда об этом никто, нигде и никогда? Ни слова, ни полслова?— Рыцари Ордена надежно хранят свою тайну, — гордо ответил старик.— Да бросьте смешить, — не поверил я. — Если бы такая тайна существовала, то в наше таблоидное время и о ней, и о рыцарях, ее хранящих, на каждом бы заборе было… Как о масонах, к примеру.— What is hits is history, and what is mist is mystery. Но имеющий уши да услышит.— В смысле?— Послушайте, я сейчас вам прочту одно стихотворение, — сказал старик так, будто собрался подарить мне новую бээмвуху.И действительно подарил. В смысле продекламировал. Вот такое:
There are so many things I have forgot,That once were much to me, or that were not,All lost, as is a childless woman's childAnd its child's children, in the undefiledAbyss of what will never be again.1 have forgot, too, names of the mighty menThat fought and lost or won in the old wars,Of kings and fiends and gods, and most of the stars.Some things 1 have forgot that I forget.But lesser things there are, remembered yet,Than all the others. One name that I have not —Though 'tis an empty thingless name — forgotNever can die because Spring after SpringSome thrashes learn to say it as they sing.There is always one at midday saying it clearAnd tart-the name, only the name I hear.While perhaps I am thinking of the elder scentThat is like food, or while I am contentWith the wild rose scent that is like memory,This name suddenly is cried out to meFrom somewhere in the bushes by a bird.Over and over again, a pure thrash word.
— Что это? — спросил я, с трудом дождавшись, когда он закончит.— Это «Word» от Эдварда Томаса. Слышали о таком?— О Томасе Эдварде слышал, конечно, — сказал я. — Кто ж у нас на Шестом квартале о нем не слышал? Слышал. Только вот об этом «Слове», к стыду моему, почему-то нет. Эдвард, он что, был рыцарем Ордена?— Разумеется, — сказал старик и поинтересовался тоном, в котором я уловил некий надрыв: — А вы поняли, о чем там идет речь?— В общих чертах, — признался я. — Но, честно говоря, как будто картона пожевал. Я инглиш на слух пока не очень. Читать читаю, а на слух, особенно когда так живо, — тарабарщина.— Вот как? — удивился старик, будто мы не на Сухэ-Батора с ним находились, а где-нибудь на Гавер-стрит, и еще раз простонал, теперь по-русски:
Вещей забытых много, и меж нихТак много значивших, и много есть пустых,И, как бездетных женщин сыновьяВ незамутненной тьме небытия,Они пропали для грядущих дней.Забыл я также имена царейИ королей, и смысл деяний их,И большинство названий звезд ночных.Я позабыл и то, что позабыл,Но кое-что я всё же сохранилВ душе — есть слово легкое одно,Уж так бесплотно, крохотно оно,А вот бессмертно: каждою веснойДрозд произносит этот слог простой.Всегда есть дрозд среди других дроздов,Что для меня пропеть его готов.В то время как преследует меняНастырный запах умершего дня,И, словно память, розы цепкий дух,Мне это имя произносит вслух.Откуда-то из-за густых кустовДроздовье слово, лучшее из слов.
Закончив, старик пояснил мне, дураку:— Тут имеется в виду Слово вещего дрозда.Он сказал это с такой проникновенностью, что стало понятно: надо восхититься. Но я не стал восхищаться. Мало того, мне захотелось выразить такому настырному пафосу свое ироничное фи. И я его выразил:— Прямо-таки вещего?— Да, вещего, — настаивал старик.— Ну ладно, — неискренне уважил я чужую старость. — Вещего так вещего.— О том же самом, кстати, поведал в «Тринадцати способах смотреть на дрозда» Уоллес Стивенс, а если конкретнее, то — в восьмом способе:
Мне ведомы тайны созвучийИ тайны гибких, властительных ритмов.Но мне ведомо также,Что без черного дроздаНичего бы не вышло.
— Проще говоря, Стивенс у знакомого дрозда образы приворовывал, — перевел я стихи на суровую прозу.— Ну-у-у…— Мне вообще-то Стивенс нравится, — не дождавшись встречной реплики, продолжил я. — Особенно то место из «Сущего и вещего», где огненная птица, сидя на древе, поет песню без смысла и без выражения, пытаясь донести до народа простую мысль, что не от рассудка зависит счастье или несчастье. Такой дзен меня греет. Хотя, с другой стороны, я слышал, что Стивенс был активным сатанистом. А мне сатанисты как-то так не очень по душе. Не очень. Особо не напрягают, конечно, но всё же как-то так… Все эти их ритуалы странноватые… Вот мне комбат Елдахов рассказывал, что у него был боец, который как-то раз, собрав в банку шестьсот шестьдесят шесть божьих коровок, встал в шесть часов шестого июня и…— Кто вам сказал, что Стивенс был сатанистом? — прервал вопросом мой рассказ старик.— Да так, говорю же, что слышал где-то, — ответил я.— Вранье! — вспылил старик. — Он, может, и не был до конца тверд и последователен, что, кстати, проскальзывало у него иногда и в творчестве, например, в пятом из упомянутых тринадцати способов смотреть на дрозда:
Не знаю, что выбрать —Красоту звучанийИли красоту умолчаний,Песенку дроздаИли паузу после.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
There are so many things I have forgot,That once were much to me, or that were not,All lost, as is a childless woman's childAnd its child's children, in the undefiledAbyss of what will never be again.1 have forgot, too, names of the mighty menThat fought and lost or won in the old wars,Of kings and fiends and gods, and most of the stars.Some things 1 have forgot that I forget.But lesser things there are, remembered yet,Than all the others. One name that I have not —Though 'tis an empty thingless name — forgotNever can die because Spring after SpringSome thrashes learn to say it as they sing.There is always one at midday saying it clearAnd tart-the name, only the name I hear.While perhaps I am thinking of the elder scentThat is like food, or while I am contentWith the wild rose scent that is like memory,This name suddenly is cried out to meFrom somewhere in the bushes by a bird.Over and over again, a pure thrash word.
— Что это? — спросил я, с трудом дождавшись, когда он закончит.— Это «Word» от Эдварда Томаса. Слышали о таком?— О Томасе Эдварде слышал, конечно, — сказал я. — Кто ж у нас на Шестом квартале о нем не слышал? Слышал. Только вот об этом «Слове», к стыду моему, почему-то нет. Эдвард, он что, был рыцарем Ордена?— Разумеется, — сказал старик и поинтересовался тоном, в котором я уловил некий надрыв: — А вы поняли, о чем там идет речь?— В общих чертах, — признался я. — Но, честно говоря, как будто картона пожевал. Я инглиш на слух пока не очень. Читать читаю, а на слух, особенно когда так живо, — тарабарщина.— Вот как? — удивился старик, будто мы не на Сухэ-Батора с ним находились, а где-нибудь на Гавер-стрит, и еще раз простонал, теперь по-русски:
Вещей забытых много, и меж нихТак много значивших, и много есть пустых,И, как бездетных женщин сыновьяВ незамутненной тьме небытия,Они пропали для грядущих дней.Забыл я также имена царейИ королей, и смысл деяний их,И большинство названий звезд ночных.Я позабыл и то, что позабыл,Но кое-что я всё же сохранилВ душе — есть слово легкое одно,Уж так бесплотно, крохотно оно,А вот бессмертно: каждою веснойДрозд произносит этот слог простой.Всегда есть дрозд среди других дроздов,Что для меня пропеть его готов.В то время как преследует меняНастырный запах умершего дня,И, словно память, розы цепкий дух,Мне это имя произносит вслух.Откуда-то из-за густых кустовДроздовье слово, лучшее из слов.
Закончив, старик пояснил мне, дураку:— Тут имеется в виду Слово вещего дрозда.Он сказал это с такой проникновенностью, что стало понятно: надо восхититься. Но я не стал восхищаться. Мало того, мне захотелось выразить такому настырному пафосу свое ироничное фи. И я его выразил:— Прямо-таки вещего?— Да, вещего, — настаивал старик.— Ну ладно, — неискренне уважил я чужую старость. — Вещего так вещего.— О том же самом, кстати, поведал в «Тринадцати способах смотреть на дрозда» Уоллес Стивенс, а если конкретнее, то — в восьмом способе:
Мне ведомы тайны созвучийИ тайны гибких, властительных ритмов.Но мне ведомо также,Что без черного дроздаНичего бы не вышло.
— Проще говоря, Стивенс у знакомого дрозда образы приворовывал, — перевел я стихи на суровую прозу.— Ну-у-у…— Мне вообще-то Стивенс нравится, — не дождавшись встречной реплики, продолжил я. — Особенно то место из «Сущего и вещего», где огненная птица, сидя на древе, поет песню без смысла и без выражения, пытаясь донести до народа простую мысль, что не от рассудка зависит счастье или несчастье. Такой дзен меня греет. Хотя, с другой стороны, я слышал, что Стивенс был активным сатанистом. А мне сатанисты как-то так не очень по душе. Не очень. Особо не напрягают, конечно, но всё же как-то так… Все эти их ритуалы странноватые… Вот мне комбат Елдахов рассказывал, что у него был боец, который как-то раз, собрав в банку шестьсот шестьдесят шесть божьих коровок, встал в шесть часов шестого июня и…— Кто вам сказал, что Стивенс был сатанистом? — прервал вопросом мой рассказ старик.— Да так, говорю же, что слышал где-то, — ответил я.— Вранье! — вспылил старик. — Он, может, и не был до конца тверд и последователен, что, кстати, проскальзывало у него иногда и в творчестве, например, в пятом из упомянутых тринадцати способов смотреть на дрозда:
Не знаю, что выбрать —Красоту звучанийИли красоту умолчаний,Песенку дроздаИли паузу после.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85