Книга оставалась нераскрытой в смуглых руках, а Амаури цитировал первые две фразы: – «Я явилась на свет в Сан-Франциско во вторник, осенью 1880 года, в доме моих бабушки и дедушки по материнской линии. И пока в лабиринтах деревянного здания мать задыхалась и тужилась и се героические кости и сердце тщились дать мне дорогу в свет, за стенами кипела дикая жизнь китайского квартала – с ее незабываемыми экзотическими ароматами, оглушающими водоворотами кричащих диалектов и несмолкаемым гудением кишащего людского улья».– Ты читал? – изумилась я.Амаури рассмеялся и снова начал пританцовывать под музыку.– Я умею читать.– Я не это имела в виду. – Я смутилась.– Все в порядке. – Снова пожав плечами, он стал рассматривать фотографии на подоконнике. Упс! Его взгляд остановился на Эде. Надо же – эту забыла порвать.– Кто такой? – спросил Амаури по-английски.– Никто.– Раз никто – значит, кто-то. – Он перешел на испанский и подмигнул.– Ты догадлив, – похвалила я.Амаури окинул взглядом мои компакт-диски.– Слишком много пуэрториканцев.– Что?– Пуэрто-Рико, Пуэрто-Рико… – насмешливо передразнил он. – Совсем нет доминиканцев. Только Пуэрто-Рико. Меня тошнит от Пуэрто-Рико.– А как насчет этого? – Я кивнула в сторону проигрывателя.Амаури снова рассмеялся.– О, извини, я понятия не имела. Думала, она доминиканка – поет меренгу.– Ничего подобного.Я хотела подняться, но не удержалась и снова шмякнулась на пол.– Попробую догадаться. – Амаури подал мне руку. – Этот никто бросил тебя, ты закатилась с подружкой в клуб и теперь хочешь сравнять счет.– Попал.Он окинул меня критическим взглядом. Хитрющий, хитрющий парень. А затем Амаури поцеловал меня, и я растаяла в нем, ответила на поцелуй. Мы двинулись к дивану и рухнули на него. Я отстранилась и почти неразборчиво прошептала:– Твоя очередь. Теперь попробую угадать я. Ты торгуешь наркотиками, смышлен, смазлив, все женщины твои, ты используешь их, а затем выбрасываешь, как мусор.– Не попала, – покачал головой Амаури. – Ты совсем не знаешь меня.Мы продолжали целоваться и щупать друг друга. Я начала рвать его одежду. Амаури оказался на вкус и на ощупь именно таким, каким я его представляла. Солоноватым. Я попыталась расстегнуть молнию на его брюках.Он остановил меня.Я попыталась опять.Снова остановил.Остановил.Меня.Меня!– Ты не хочешь меня?– Si mi amor, si me gustas tu muchisimo Да, любовь моя, да, ты мне очень нравишься (исп.)

, – ответил Амаури.Я ему нравилась. Сильно.– Тогда в чем проблема?– Ты напилась, – ответил он по-английски. – Я никогда не использую такую ситуацию. – И добавил по-испански: – Это вопрос этики.– Я не напилась, – возразила я, но мой деревянный язык и невнятные, тягучие слова свидетельствовали об обратном. Упс!Амаури снова посмотрел на пейджер, встал, наклонился надо мной и поднял с дивана.– Не надо! – запротестовала я в его солоноватую смуглую шею. – Ты надорвешься. Я слишком толстая. Ты уронишь меня.– Ты не толстая, – возразил он. – Кто тебе это сказал? Твой никто? Забудь о нем. Ты красивая.Амаури отнес меня на кровать. Я заплакала крупными пьяными слезами, и капли краски с глаз запачкали одеяло.– Ты считаешь меня страшной, – всхлипывала я. – Я знаю. Хорошенькие девочки из бара все твои. А я толстая и глупая.– Нет, нет, mi amor. – Он сел рядом со мной на постель. Стер мои слезы пальцами и продолжал по-английски: – Ты такая красивая. – В его голосе звучали удивление и забота.– Нет, неправда. Взгляни на меня: я отвратительная. Никто меня не любит. А Эд ненавидит. Никак не могу поверить, что он связался с этой потаскушкой!– О'кей, – проговорил Амаури. – Я ухожу. Позвоню тебе позже.– Хорошо.– Я люблю тебя.– Рассказывай! – Рыдая, я зарылась лицом в подушку. Груз случившегося со мной совершенно раздавил меня. Было тошно оттого, что изменил жених. А теперь я даже не сумела провести ночь с захудалым торговцем наркотиками. Даже для него оказалась слишком плоха. Жизнь дала трещину.– Мне понравились твои книги, – произнес Амаури с порога на испанском. – Поэтому я ухожу. Усекла?– Ты о чем? – удивилась я. – Уходи. – И накрыла голову подушкой.– Женщина иметь плохие книги, я иметь ее раз или два, – сказал он по-английски. Подошел ко мне, приподнял подушку, поцеловал в щеку и улыбнулся. – Если ты иметь плохие книги, нам не о чем говорить. Или вообще нет книг.– Что?– Ты мне понравилась. – Амаури перешел на испанский. – Ты хорошая, приличная женщина. Умная, профессионал. Я не хочу все это разрушить. Не желаю воспользоваться моментом. Это было бы непозволительно.– Ты издеваешься надо мной.Он продолжал очень медленно, чтобы я поняла:– Думаю, ты очень много выпила и приняла решение, о котором потом пожалеешь. Я не хочу, чтобы ты совершила со мной ошибку. Не хочу быть твоим мужчиной только потому, что тебе дали отставку. Я не глуп и могу понять хорошую женщину, хотя редко с такими встречался. Ты – хорошая женщина.Я не верила своим ушам. Мистер Опасность, торговец наркотиками – и такой достойный малый? Он печется обо мне?– О'кей. – Я села и высморкалась. – Если ты такой пристойный, если тебе так нравятся книги, зачем же ты торгуешь наркотиками? Ведь это нехорошо.Амаури приблизился ко мне, сел на постель, достал бумажник, открыл и начал перебирать фотографии.– Вот. – Он выбрал снимок женщины лет сорока с небольшим, явно напоминавшей чертами лица его самого. – Поэтому. – Амаури показал пальцем, и я снова удивилась, заметив слезы в уголках его темно-карих глаз. – Mami.– Симпатичная, – отозвалась я.– Красивая, – поправил он меня по-английски. – Очень больна, que Dios la bendiga Господи благослови (исп.)

. – Амаури перешел на испанский, но говорил очень медленно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110