Я решила приготовить воскресный обед и позвать всех в гости. У нас на этаже была крохотная общая кухонька, обставленная предельно просто — только все самое необходимое. Я остановилась на курином карри, потому что для приготовления карри не нужно никаких особенных приспособлений, потому что я привезла с собой пакетик специй — захватила на всякий случай, из соображений «кто знает, как оно сложится там за границей», а вдруг мне придется готовить себе самой, и еще потому, что куриное карри несложно готовить — если, конечно, ты не претендуешь на что-нибудь грандиозное — и трудно испортить. Я не стала готовить десерт, потому что привыкла, что дома делала только горячее, а за сладкое у нас отвечала Джулия. К счастью, ограниченный ассортимент кухонной утвари обеспечил мне вполне уважительную причину, чтобы не замарачиваться с шоколадным суфле.
Я пригласила пятнадцать человек из нашей команды, даже Рутгера. Я не хотела его приглашать, но мне все-таки не хватило решимости не пригласить и его тоже, хотя как минимум восемь из пятнадцати приглашенных недвусмысленно намекнули, что отсутствие Рутгера очень желательно. Я очень надеялась, что не увижу его в ближайшие пять дней. Среди прочих странных явлений есть и такое: можно жить с кем-нибудь рядом и не видеть его месяцами. Но Рутгер попадался мне на глаза чуть ли не каждые пять минут. У меня было стойкое ощущение, что меня просто испытывают. Очень надеясь, что у него уже есть какие-то планы на ближайшее воскресенье или что он питает глубокое органическое отвращение к куриному карри, я пригласила его на обед — предельно нелюбезно.
— Замечательно, — сказал он, — Только ты уж постарайся, чтобы было вкусно. Я в еде привередливый. Но у меня очень высокая оректическая потенция.
— Что у тебя высокое?
— Оректическая потенция. Слушай, это же твой язык.
Утром в воскресенье, высыпая в кастрюлю куркуму, я вдруг поняла, что ужасно волнуюсь. В приготовлении пищи есть один очень существенный недостаток: один просчет, секундная потеря сосредоточенности — и у тебя на лбу крупными буквами светится «недотепа». В готовке, как и во всем остальном, если не практиковаться, теряешь навык, а я еще никогда не готовила на такую большую толпу и боялась напутать с пропорциями.
Как я ни храбрилась, мне было страшно. Я твердила себе, что даже если курица обуглится до черноты, а карри выйдет вообще несъедобным — это не важно. Мы все посмеемся над этой маленькой неприятностью. Но мне самой в это не верилось. Я постоянно бегала в туалет, и меня едва не тошнило от страха при мысли, что гости вообще не придут, обозначив тем самым мое социальное отмирание, или что гости придут, но не смогут заставить себя съесть хотя бы одну ложку. Даже через силу.
Зачем я все это затеяла? Кто меня заставлял?! И это был не какой-то пустяк. Можно сказать, я рискнула поставить на карту всё. Что бы я ни говорила по этому поводу, что бы другие ни говорили по этому поводу — речь шла обо мне: чего я стою, как ко мне относятся люди, которых я считала своими друзьями. Можно сколько угодно твердить, что тебе все равно. Но тебе не все равно.
Я знала, что можно рассчитывать на Яноша и еще на нескольких человек. Янош съел бы и автопокрышку, если дать ему нож поострее. Я пыталась унять свой страх, представляя себе, как Янош сметает мою стряпню. Пришло время обеда. Существует ли какой-нибудь этикет для такой разношерстной интернациональной команды? На сколько минут можно опаздывать, чтобы тебя не сочли невежливым? Я накрыла на стол и уселась ждать. В соседних комнатах слышалось какое-то движение. Я подумала, что, наверное, всем уже хочется есть, и поставила на стол миски с карри и рисом. Положила себе немножко. Не сказать, чтобы великолепно, но вполне съедобно. Даже очень съедобно; в общем, можно не опасаться, что голодные гости распилят меня на кусочки циркулярной пилой.
Где же все? Что, идти собирать всех самой? Наверняка все уже встали, тем более что я слышала, как соседи ходят за стенкой. Но я ни за кем не пошла. Мне не хотелось, чтобы они видели, в каком я отчаянии.
И вот наконец первый гость. Рутгер — с каким-то прибором с круговой шкалой в руках. Я решила не спрашивать, что это. Я положила ему карри с рисом, и он жадно набросился на еду. Разговор очень быстро иссяк, и я, вопреки своим первоначальным намерениям, все же спросила, что это за штука.
— Счетчик Гейгера.
Ага. Мне все же хватило ума не спрашивать, а зачем ему счетчик Гейгера. Какое-то время мы просто сидели — молчали, а потом Рутгер сказал:
— Пока ждем остальных, можно заняться сексом.
— Можно. Но не нужно.
Я положила Рутгеру добавки, которую он тоже умял с большим аппетитом, даже похрюкивая от удовольствия. Я собиралась выпроводить его как можно скорее, но теперь мне хотелось, чтобы он остался. Это был полный провал. Тоска запеклась на сердце, как корка из лечебно-косметической грязи. Один гость — это значительно лучше, чем вообще никого. Все были здесь: я слышала, как они ходят по комнатам и по коридору, — но никто не пришел. А я ведь всем напоминала не раз, что в воскресенье жду их на обед.
— В жизни не пробовал такого хорошего карри, — сказал Рутгер. Вот что самое ужасное. Человек, которого ты презираешь, хвалит тебя — может быть, даже неискреннее, — а ты млеешь от счастья.
Рутгер посидел еще полчаса, причем у меня было очень нехорошее подозрение, что он остался из жалости. Он даже съел символическую третью порцию. Больше никто не пришел. Я подождала еще два часа и выкинула карри в помойку, потому что я знала, что не буду его доедать.
Разумеется, это не самое страшное в жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97