Они летят на Ибицу, и мистер Женатик томится дурными предчувствиями и опасается за свое будущее. Он зарабатывает далеко не так много, как ему хотелось бы, но у родителей жены есть участок земли в Пертшире, где растут молоденькие деревца, которые лет через двадцать превратятся в большие деревья и обернутся кругленькой суммой. Других утешений в ближайшие десятилетия не предвидится. В аэропорту на Ибице Азра исчезает, и мистер Женатик с тяжелым сердцем тащится к себе в отель. На следующее утро, когда все семейство выходит на пляж, появляется Азра. Она располагается рядом и представляется жене:
— Я Азра. Наверное, он вам обо мне рассказывал.
Семейство переезжает в другой отель на другом конце острова. Не проходит и четверти часа, как там появляется Азра. Мистер Женатик борется с кризисом, лежа в затемненном номере, куря сигареты одну за другой и рыдая в голос, пока жена и любовница беспечно болтают у бассейна. На четвертый день Азра вдруг исчезает. Предположительно, ей надоело бороться.
Вернувшись домой, мистер Женатик утешается тем, что в худшем случае он проживет еще лет пятьдесят и что хуже уже не бывает, и тут к нему приходят из полиции, чтобы задать пару вопросов об исчезновении Азры. Все ее вещи так и остались в отеле на Ибице. В последний раз ее видели там же.
Выбравшись из бассейна, я снова присоединилась к Констанс. Плечи приятно побаливали после плавания. Янош с Серджио ушли изводить Рутгера. Мне было так хорошо и спокойно. И тут я услышала, как Констанс прочищает горло. Когда кто-то откашливается один раз, это еще ничего не значит. Но когда кто-то откашливается два раза подряд — это явно вступление к разговору.
— Оушен, все говорят, что с тобой можно поговорить.
— Да?.. — А я и не знала. Наверное, это был комплимент: хотя «все говорят, что с тобой можно поговорить» — не такое уж и выдающееся достижение.
— Я вот все думаю…
— Ты, случайно, не собираешься в чем-то признаться?
— Нет, но мне нужно, чтобы ты мне сказала, что я глупая дура.
— Ну, если ты так настаиваешь.
— Нет, ты сперва выслушай. Я была поздним ребенком и стеснялась, что мама такая старая. И когда меня спрашивали, сколько лет моей маме, я всегда убавляла ей десять лет. И постепенно вбила себе в голову, что если я расскажу кому-нибудь про ее настоящий возраст, то с ней обязательно что-то случится. Что-то по-настоящему страшное. И вот ей исполнилось шестьдесят пять.
— А зачем ты мне это говоришь, если боишься, что с ней может что-то случиться?
— Я сказала еще одному человеку.
— И что-нибудь случилось?
— Она умерла. Скажи мне, что это нелепо и глупо, что я считаю себя виноватой.
— Это нелепо и глупо.
* * *
В клубе стояли мощные усилители, так что музыка гремела и оглушала. Мы были за сценой, сравнивали, у кого какой лак для ногтей, и не слышали выстрелов. Но постепенно мы сообразили, что что-то явно не так: публику поспешно выпроваживали из клуба, и в зале происходило что-то необычное. Как нам потом рассказали, в клуб на первое представление пришла группа товарищей из Ливана. Они уютно расположились в баре и затеяли разговор со словоохотливым Мервом. Говорили в основном про Ливан. Потом один из ливанцев спросил у Мервина, когда он заканчивает работу, потому что хотел бы продолжить эту приятственную беседу, но сперва ему надо сделать кое-какие дела. Мервин сказал, что работает допоздна. Ливанец прошелся по самым злачным районам города, потратил на это четыре часа, но все же нашел человека, который продал ему пистолет. Он вернулся в клуб, еще раз заплатил за вход, расстрелял Мервина в упор, выпустив в него пять пуль, после чего совершенно спокойно вышел из клуба и растворился в ночи — причем на выходе он еще пальнул в задницу Человеку-Половичку и обозвал его идиотом.
* * *
— Ты слышала?
Ровно неделю спустя Кристиана нашла Скорбящую Патрисию на дне бассейна. Настроение у всех было крайне подавленное. Был уже сентябрь. Сначала я собиралась вернуться в Лондон через три месяца. Потом отложила отъезд до Рождества. Но сейчас я подумывала о том, чтобы немедленно брать билет. Хорхе ходил весь убитый.
— Десять лет в этом бизнесе. Ни одной драки. Никто из клиентов ни разу по-настоящему не ужрался. Я даже не помню, чтобы кто-то пролил на стол свою выпивку. И вот вам, пожалуйста.
Обсуждался вопрос, чтобы закрыть клуб на неделю. Это было бы благоразумным решением. Никому не хотелось работать. Хотя, с другой стороны, сидеть и бездельничать — тоже не лучше. Тем более что за сидение-безделье денег не платили. Я бы не отказалась от недельного отдыха, но деньги — они никогда не бывают лишними, так что мы все-таки уговорили Хорхе не закрывать клуб.
Мы по-прежнему загорали на крыше, но в бассейне никто не купался. Никто, кроме Рутгера. Он нарочито беспечно плескался в водичке, пока остальные сидели подавленные и унылые. Никто из нас не был особенно близок с Патрисией, но смерть знакомых всегда угнетает, пусть даже этот знакомый при жизни ужасно тебя раздражал. Это было так жутко и странно, что она умерла: такая молодая, такая нудная, с такой роскошной грудью. Обстоятельства ее гибели так и остались для нас загадкой, и мы сами выдумывали объяснения. Поскольку медицинского образования не было ни у кого, мы выбирали сценарии внезапной и скоропостижной смерти из фильмов и смутно припоминаемых разговоров.
— Да, такое случается. Человек умирает без всякой причины. Молодой, беззаботный, здоровый. И последняя мысль перед смертью: надо будет сегодня вечером вымыть голову.
Мне вдруг захотелось сделать для всех что-нибудь приятное. Влан чинил все, что ломалось, Янош с Серджио находили на пляже молоденьких девочек для общего пользования, Рино регулярно получал посылки от мамы — ветчину и какую-то странную сладкую штуку типа нуги — и угощал всех, а Крайне Скорбящая близняшка была как-то связана с винодельческим бизнесом, так что у нас не иссякали запасы на удивление хорошего красного вина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97