Так что я перестала на них ходить.
Я
Я не такая, как все. Или такая, как все, я не знаю. Я действительно более чуткая и впечатлительная, чем подавляющее большинство? Или все остальные тоже чуткие и впечатлительные, просто они научились справляться со своей обостренной чувствительностью? Я безвылазно сижу дома, потому что могу себе это позволить. Если бы я не могла себе этого позволить, мне бы волей-неволей пришлось выходить.
Я даже за покупками не выхожу. Такие походы — это тоже сплошное разочарование. Когда я еще выходила из дома, я очень редко когда могла подобрать себе что-нибудь из одежды, что мне действительно нравилось. Лондон — большой город, но я могла целыми днями ходить по магазинам и не найти ничего, что мне нравится. Я видела много вещей, которые мне бы вполне подошли, но очень редко случалось, чтобы мне попадалась вещь, которую мне хотелось купить прямо с ходу, и если я находила такую вещь, у меня было чувство, что это ошибка. То же самое и с едой. Если вдруг появлялся какой-нибудь новый сорт риса, печенья, соуса или сандвича, который мне нравился, через пару недель он вообще исчезал из продажи. Я уже начала задумываться, может быть, кто-то специально отслеживает все мои покупки, и продукты, которые я покупаю достаточно регулярно, сразу снимаются с производства. Каждому хочется быть знаменитым. Быть лучше других. Каждому хочется, чтобы им восхищались; чтобы его оценили. Каждому хочется выделяться из серой массы. Но для этого надо действительно в чем-то быть лучше других. Или быть не таким, как все. Таково общее мнение. Нет. Самое лучшее — это быть знаменитым, обласканным публикой, но при этом быть такой, как все.
Я не виню папу с мамой. Но я все же хочу сказать, что когда ты растешь в семье, где тебя любят и уважают тебя как личность, — это не самая лучшая подготовка к большой жизни. У нас была настоящая семья, и хотя я тогда этого не понимала, именно потому, что у нас в семье было все хорошо, мы были уродами.
Смотрю в окно. На углу ошиваются две проститутки. Ждут клиентов. Это не явные проститутки. Обе страшненькие, обе плохо одеты. Какие-то все задерганные, замороченные. И от них веет медленным умиранием — как и от большинства таких женщин. Но кому интересно, тот знает, что это именно проститутки. И знает, где их найти. Меня поражает и даже немного пугает, что у них вообще есть клиенты. Да, мужикам в принципе все равно, кому заправить свой болт, но эти женщины… у них нет ничего, что могло бы заинтересовать мужчину. Ну, кроме первичных половых признаков. Проститутки, работающие в лондонских отелях, бывают красивыми и интересными. У уличных женщин нет вообще ничего, даже квартиры, где можно спокойно работать; но мужики регулярно пользуются их услугами — под ближайшим кустом. Причем эти мужчины — не какие-то дряхлые пенсионеры, у которых нет постоянного доступа к молодой, свежей плоти. Большинство из них молоды и по сравнению с проститутками выглядят просто шикарно. Одно дело — знать про неразборчивость сильного пола, другое дело — видеть все это своими глазами. Все-таки мне неприятно осознавать, что мужикам все равно, где и с кем, и что возбужденное шевеление у них в штанах на самом деле никак не связано с тобой лично.
Я готова признать, что это действительно очень легко — испортить себе жизнь. Один опрометчивый шаг или даже вообще никаких неосторожных шагов — и привет. Но я все равно ненавижу их, этих женщин. Потому что они — зло в чистом виде. Однажды утром меня разбудил звонок в дверь. Женщина объяснила, что она живет в «квартире, где вход со двора», и что ей нужны деньги, чтобы заплатить за электричество — чтобы подогреть бутылочку с молоком своему ребенку. Я посмотрела на часы. Половина пятого утра. Ну хорошо. Если ты ломишься к людям в два часа ночи, есть шанс, что они еще не ложились спать. Если ты ломишься к людям в шесть утра, есть шанс, что они рано встали.. Но если ты ломишься к людям в полпятого утра, ты — ходячее зло.
Вся эта история про электричество и бутылочку с молоком — это был полный бред. Понятно, что это была проститутка, которой не хватало на дозу. Время было полпятого, поток клиентов иссяк. Ты говоришь, что живешь в «квартире, где вход со двора», то есть ты тут не, просто проходишь мимо, ты вроде как соседка, но не из тех соседей, кого знают в лицо. Деньги нужны не тебе, а твоему ребенку. Ты знаешь, что больше никто во всем доме тебе денег не даст, и поэтому ты пришла ко мне. Я была на 99,9 процента уверена, что она врет, но в квартире, где вход со двора, и вправду жили одни неимущие неудачники, причем никто не задерживался там надолго, и я лично была свидетелем, как у женщин с маленькими детьми напрочь съезжала крыша и они вытворяли и более странные вещи, чем звонить в дверь к незнакомому человеку в половине пятого утра. Мне ужасно хотелось спать. Я дала ей немного денег, которые она обещала вернуть буквально через пару часов. Разумеется, она ничего не вернула. Больше я ее не видела, но я хотя бы могла утешаться тем, что я оказалась права.
Злу в чистом виде плевать на всех, кроме себя самого, даже если злодейство выходит нисколечко не впечатляющим — ну, например, разбудить ближнего посреди ночи. В общем-то мелочь.
Отель
Присоединяюсь к Одли, который уже разыскал отель. Ветхое, пустынное здание напоминает скорее заброшенную стройку. Одли подходит к стойке портье. За стойкой никого нет. Он кричит: «Здрасте». Ответа нет.
— Не отель, а трущоба какая-то, — говорю.
— Да, но это трущоба рядом с аэропортом. Мне надо поспать, — говорит Одли. Он опять кричит: «Здрасте». А я думаю, что, наверное, нет никакой необходимости постоянно поддерживать наш удаленный контакт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97