им просто кажется, что они что-то чувствуют. Хотя, может быть, я ошибаюсь. Может быть, Мика сейчас разминается перед репризой «Мне нужна хорошая женщина, чтобы она меня вытащила из трясины», которой он собирается нас развлечь ближе к ночи.
Гарба знает свое дело. Он хорошо подбирает гостей. Просто в любой компании, на любой вечеринке, в каждой тусовке всегда найдется хотя бы один козел. Я только никак не могу понять, почему так происходит: потому что на свете избыток козлов или потому что козлы не любят сидеть дома, а любят выделываться на публике.
Приносят десерт: янтарного цвета ягоды со сметаной. Силья с Туомасом, которые очень стараются не обращать внимания на трагические излияния Мики, говорят мне, что это морошка.
Мика прибавляет громкости:
— Вот почему я столько пью. Вот почему я не могу писать. Вот почему я несчастлив.
На ум приходят слова: прекрати пить, прекрати жаловаться на жизнь, найди работу, и тебе сразу же станет лучше. Но я, понятное дело, молчу, потому что никто никогда не прислушивается к чужим советам, даже к самым хорошим и мудрым, и еще потому, что решение столь очевидно, что Мика наверняка уже думал об этом сам, без подсказок со стороны. Вот, кстати, еще одна странность жизни: большинство наших проблем можно решить очень просто, причем это решение вполне очевидно, но им почему-то никто не пользуется.
У меня за окном — живая энциклопедия преступности. У себя из окна, причем за короткое время и не прилагая к тому никаких специальных усилий, я видела вооруженное ограбление, хулиганское нападение, оскорбление действием, поджог, торговлю наркотиками, кражу со взломом, изнасилование и многочисленные нарушения общественной тишины и порядка. Я не видела только убийства, хотя убийц по соседству хватает в избытке: и бытовых, и вполне даже профессиональных. В нашем районе — самый высокий процент убийств в среднем по Лондону. Решение у этой проблемы простое: больше полиции. Допустим, преступность в принципе неискоренима, и все-таки больше полиции = меньше преступности. А то, знаете, меня как-то смущает, что когда ты звонишь в полицию — а я пыталась звонить, и не раз, — они либо вообще не берут трубку, либо приезжают минут через сорок, либо не приезжают вообще.
Силья с Туомасом не обращают внимания на Мику и жалуются на соседских подростков, что собираются по вечерам в их дворе, дома, в Хельсинки, и злостно вытаптывают цветы на общественных клумбах. Могу представить себе этих злобных подростков; даже я бы, наверное, застращала их всех, вместе взятых, одним грозным взглядом.
Я пытаюсь решить, какой эпизод из насыщенной жизни нашего района, где сплошное карманное воровство, и вырывание сумок, и угоны машин, и торговля наркотиками, и вооруженные ограбления, и минеты под деревом в скверике (и что меня больше всего поражает, при всем при том это не самый дешевый район), так вот, я пытаюсь решить, о чем рассказать своим финским гостям. Перечисляю все национальные преступные группировки, представленные по соседству: русская мафия, итальянская мафия, ребята с Ямайки, турки и колумбийцы. И что интересно: Силья с Туомасом вроде бы даже немного завидуют. Кто-нибудь знает, что происходит с нашей цивилизацией? Куда подевалась вся цивилизованность? Нет, что-то тут явно не так.
А еще Силья с Туомасом просто в восторге от нашей британской деревни: все такое изящное, старомодное и изысканное — просто прелесть. Лично во мне эта «прелесть» не вызывает других эмоций, кроме резкого отторжения. Я до сих пор с содроганием вспоминаю тот летний поход: как мы спали в палатке, а в августе ночи уже холодные, так что мы все задубели изрядно; помню, как приходилось лавировать, чтобы не вляпаться в коровьи лепешки; помню этот кошмарный чертополох, ежевику, коров («на удивление упрямых и даже строптивых», по словам нашего экскурсовода) и барсуков, переносчиков всякой заразы, упорно ищущих приключений себе на известное место.
— Мы читали об этом в книгах, — говорят Силья с Туомасом.
Да, так всегда и бывает. Прочитаешь о чем-то в книге — и тебе хочется это увидеть. Я так думаю, мой интерес к их оленям и настоянной на грибах моче происходит из того же источника.
Мика ушел в себя. Мы говорим об истории. Я совершенно не знаю историю, и тем более — историю Финляндии, но чем больше я узнаю о других странах и их культуре, тем больше я убеждаюсь, что можно выдумать все, что угодно, и это когда-нибудь, да случится. Где-нибудь. С кем-нибудь.
Человек привязывает себя к шести грифам и сигает с утеса в надежде взлететь. Козопас становится королем, потому что он как-то так хитро сварил яйцо. В стране запрещен смех. Силья говорит, как хорошо подготовленный лектор: рассказывает о периодах «Большой злобы» и «Малой злобы», малоприятных отрезках финской истории. Я жду, что будет еще какая-нибудь «Досада средней паршивости» и «Раздражение по пустякам», но все ограничивается двумя злобами. Впрочем, я даже не сомневаюсь, что где-то что-то такое было. Хуже всего — это войны. В наличие имеются: шестидневные войны, десятидневные войны, тридцатилетние войны, столетние войны, Футбольная война, Притворная война, Бешеная война. Война Уха Дженкинса. Придумайте сами любое название. Наверняка где-то была — или будет — Война «А пока нас никто не видит, мы потихонечку сообразим войну».
На самом деле история — это сплошное массовое убийство. Маленькую страну норовят захватить страны побольше. Большие страны всегда ходят войной на маленькие, а если не ходят, значит, заняты внутренними делами: гражданскими войнами или погромами.
Приносят счет, и у меня глаза лезут на лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97