В кубрике один из матросов, Джон Уильяме, открыто заявил, что лично отвозил две головки сыра, бочонок уксуса и кое-что еще Блаю домой.
Через некоторое время дополнительная провизия, которою мы запаслись в Спитхеде, стала подходить к концу, и нам пришлось довольствоваться лишь корабельным рационом.
Наш хлеб только начинал червиветь и был еще туда-сюда, хотя мои зубы и не всегда с ним справлялись, но солонина просто не поддавалась описанию. Как-то утром я встретил Александра Смита, и он показал мне кусок мяса прямо из бочонка – темный, отвратительного вида, твердый как камень ломоть, на котором блестели крупинки соли.
– Взгляните-ка, мистер Байэм, – сказал Смит. – Интересно, что это? Не свинина и не говядина, это уже точно! Как-то раз, когда я служил на «Антилопе», – это было года два назад, плотник нашел на дне бочонка три подковы! – Смит покачал головой и бросил за щеку большой кусок жевательного табака. – Вы никогда не бывали, сэр, на продовольственных складах в Портсмуте? Ночью вы можете услышать там лай собак и ржание лошадей. И скажу вам еще кое-что, чего вы, молодые джентльмены, не знаете, – он огляделся вокруг и прошептал, – если туда ночью попадет черномазый, это может стоить ему жизни! Засунут в бочонок – и готово! – И Смит выразительно прищелкнул пальцами.
Смит относился к Старику Бахусу с большим почтением, поскольку знал его по службе на других кораблях, и несколько дней спустя, протянув мне небольшую деревянную коробочку, произнес:
– Это для врача, сэр. Передайте ему, пожалуйста.
Это была табакерка, затейливо вырезанная из какого-то темного дерева, напоминавшего красное, и снабженная изящной крышкой, – красивая вещица, изготовленная с истинно моряцким искусством. В тот же вечер я улучил минутку и зашел к врачу.
В каюте кроме хозяина сидели Нельсон и Пековер, свободный в это время от вахты.
– Заходите! – вскричал врач. – Сейчас устрою для вас сиденье.
Он удивительно легко встал и толкнул в мою сторону небольшой бочонок. Из другого бочонка Пековер вынул втулку, и вино полилось в оловянную кружку. Я отдал табакерку и с кружкой в руке уселся на бочонок.
– Говорите, от Смита? – спросил Бахус. – Очень славно с его стороны, ей-богу! Я знаю Смита еще по службе на доброй старой «Антилопе». Помнится, я иногда прописывал ему глоток грога. А почему бы и нет? Для жаждущих людей сердце мое открыто. – Он самодовольно оглядел свою каюту, заставленную бочонками со спиртным. – Слава Богу, в этом путешествии ни я, ни мои друзья от жажды не умрут!
Нельсон взял табакерку и стал с любопытством ее рассматривать.
– Я всегда удивляюсь искусности наших матросов, – заметил он. – Такая вещица сделает честь любому мастеру на берегу. А какой красивый кусок дерева и как отполирован! Явно красное дерево, хотя волокна и не совсем такие.
Бахус бросил загадочный взгляд на Пековера, и тот ухмыльнулся.
– Дерево? – переспросил врач. – Что ж, я слышал, как этот материал обзывали и похуже. Дерево, которое когда-то мычало, и ржало, и лаяло, если верить россказням. Попросту говоря, мой дорогой Нельсон, ваше дерево – обычная солонина!
– О Господи! – воскликнул Нельсон, с изумлением оглядывая табакерку.
– Вот так-то, старина! Не хуже красного дерева и почти такая же прочная. Говорят, кто-то предложил обшивать ею днища наших кораблей, что ходят в Вест-Индию, для защиты от древоточца!
Я взял у Нельсона коробочку и принялся рассматривать ее с новым интересом. Старик Бахус засучил рукав и насыпал понюшку табаку на свое гладко выбритое предплечье, потом шмыгнул носом, и табак исчез у него в ноздрях. Бахус чихнул, оглушительно высморкался в огромный носовой платок и наполнил свою кружку вином.
– Стаканчик вина, джентльмены, – произнес он и одним духом осушил кружку.
Пековер с восхищением взглянул на приятеля.
– Знаешь, Пековер, – сказал врач, заметив его взгляд, – ничто так не возбуждает жажду, как кусочек солонины. По мне, так кусок постной, хорошо вымоченной вареной солонины во сто раз лучше всяких там бифштексов и котлет. Ей-богу! А теперь представьте, что мы потерпели кораблекрушение и оказались на необитаемом острове без всякой пищи. Я достану табакерку и хоть разок, да поем, а вы все будете сидеть голодными!
– Так и будет, доктор, так и будет, – улыбаясь ему во весь рот, проговорил Пековер своим громовым басом.
Глава IV. Жестокость
Однажды душным вечером, когда мы шли, влекомые юго-восточным пассатом, Блай пригласил меня к себе на ужин. Поскольку командирская каюта была предназначена для саженцев хлебного дерева, наш капитан занимал помещение на нижней палубе позади грот-мачты. Я тщательно оделся и, придя в каюту, обнаружил, что Кристиан тоже приглашен. С капитаном обычно столовались врач и Фрайер, однако Старик Бахус на этот раз извинился и не пришел.
Блюд и тарелок стояло на капитанском столе довольно много, но, когда с них сняли крышки, я увидел, что капитанская еда немногим отличалась от того, что ели матросы. На столе была та же солонина, правда неплохая и в большом количестве, скверное масло и совсем уж скверный сыр, квашеная капуста, которая, как считалось, предохраняла от цинги, и блюдо гороховой каши, называемой на флоте «собачьим мясом».
Мистер Блай, весьма умеренный в употреблении вина, набросился на пищу с аппетитом, какого не выказывал ни один из офицеров. Даже Фрайер, старый неотесанный моряк, вел себя за столом намного приличнее своего капитана, а Кристиан, несколько дней назад бывший лишь помощником штурмана, ел с большим изяществом, несмотря на грубость пищи. Кристиан сидел справа от капитана, Фрайер слева, а я разместился напротив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70