Против это, выходит, против новой… обшей, значит, новой жизни… Настоящая «контра» выходит — не иначе! Я вот за себя, за семейство свое — верно! а чтоб вообще против советской жизни — врешь! Сознаю все, — а врешь! Пью, два дня вот пью, а чтоб ругать кого, — так по сознанию своему не допускаю. Помню я про твои ехидные слова, помню. Не через смерть чью-то справедливость искать — врешь! Мне чего надо? Мне простого надо, потому и сам я простой: работы мне и любви, вот, человеческой… обхождения человеческого. Вот и есть для моей жизни главное. Тут ты и проиграл. Проиграл, говорю тебе! Про это и хотел я тебе сказать, — не знал, как найти только… осторожней только найти…
Они подходили к тому месту проспекта, где Ардальону Порфирьевичу надо было уже свернуть в сторону, на одну из Рот, чтобы направиться к себе домой. Он так и решил поступить. Это решение было тем необходимей, что дальнейшая беседа с Суховым становилась все более и более тягостной и неприятной. Но уйти, никак не ответив на последние его слова, — было уже невозможно; да и Сухов чего-то ждал от него.
Ардальон Порфирьевич нарочито лениво и спокойно сказал:
— Ну, вот… прощай. Встретимся в другой раз — поговорим еще. Обидел ты меня, но я не хочу зла помнить — вот что! Разные мы с тобой, — это верно. Вот заметь только: корысти у Ардальона Порфирьевича Адамейко никакой не было, да и зла он тебе не желал. Жене своей кланяйся… Ольге Самсоновне. Да, вот еще…
Он, словно вспомнив о чем-то, пошарил в карманах.
— Вот, возьми… Платочек ее у меня случайно остался… Сам и не заметил как, — возьми. Кланяйся!
Не дожидаясь ответа, он быстро зашагал по улице. Сухов минуту постоял на перекрестке и побрел к Обводному…
…Если бы Ардальон Адамейко смог и захотел рассказать кому-нибудь о том, что испытал он во время этой последней беседы, — слушатель был бы заинтересован не только самим рассказом Ардальона Порфирьевича, но и тем, что в рассказе этом упоминались бы два человека, которые, казалось бы, никакого участия не принимали в последней встрече Сухова и Адамейко.
Однако эти лица упоминались бы Ардальоном Порфирьевичем не напрасно, так как мысли его — сокровенные и невысказанные — очень часто обращались к ним: к каждому — по-разному.
Эти два человека были: старик Жигадло и Ольга Самсоновна. О них он вспоминал: и теперь, шагая к дому, и много раз — позже.
Встречали ли вы когда-нибудь своего «духовного двойника?» Все одинаково. Большего интереса нет, как наблюдать его… Нет нужды даже убеждаться в полном сходстве с ним, — примечаешь в нем только главное или то, что самому тебе кажется главным, потому что духовный облик каждого человека улавливаешь по тем чертам его характера, которые наиболее всего интересуют тебя самого. Но и тогда уже кажется — все одинаково, все схоже, все твое . И — большего интереса нет, как наблюдать такого человека…
Впервые встретил Ардальон Порфирьевич своего, как показалось ему, «духовного двойника». Это был Кирилл Матвеевич Жигадло.
При ближайшем знакомстве с ним Адамейко нашел бы, вероятно, что старик не столь уже схож с ним, как то показалось им обоим при первой встрече у Настеньки Резвушиной. Но встреча эта так и осталась первой и последней, и впечатление от нее надолго вошло в память Ардальона Порфирьевича.
Мы не допустим ошибки, если скажем, что впечатление это о «двойнике» вызвано было только тем, что Жигадло неожиданно обнаружил некоторое сходство своих мыслей с мыслями самого Ардальона Порфирьевича, да, пожалуй, и схожую манеру разговаривать, на что обратила внимание и Ольга Самсоновна, участница в беседе.
Ее замечание об этом было подхвачено сознанием Ардальона Порфирьевича и — вслух — стариком Жигадло, которого мысль об этом сходстве, очевидно, по-своему забавляла. Невольно создалось такое положение, когда оба они, — может быть, даже вопреки своей воле, подсознательно, — старались уже обнаруживать общее для обоих, тем самым заостряя интерес к этой встрече. Впрочем, это больше всего могло относиться к старику Жигадло, потому что Ардальон Порфирьевич говорил в эту встречу гораздо меньше своего собеседника.
Адамейко возненавидел своего «двойника»; старик с плутоватыми, темной воды глазами и не предполагал, как уязвил он своим разговором сокровенное своего собеседника, -то самое, что Ардальон Порфирьевич считал все эти годы только своим, порожденным своей собственной мыслью и только ему одному принадлежащим.
Нет нужды повторять, хотя бы кратко, разговор в комнате Настеньки Резвушиной, но следует теперь сказать о том чувстве, которое он породил в Ардальоне Порфирьевиче. Он был горько разочарован; оказалось, что не только нашелся человек, который по сокровенному вопросу думал так же, как и он, Адамейко, но, — что неожиданней и горше всего, — мысли эти, очевидно, никого бы не поразили своей оригинальностью, так как тот же старик Жигадло потерял уверенность в них, как только сьш, Дмитрий Кириллович, совсем легко и небрежно разбил их, эти мысли, — словно мог это сделать каждый на его месте…
Не знал старик Жигадло, что причинил он маниакально-самолюбивому Ардальону Адамейко!
Но был другой человек, слепо покорившийся разгоряченной, назойливой мысли Ардальона Порфирьевича, сдержать которую и сам бы он, Адамейко, не мог: это был Федор Сухов. Так казалось до сегодняшней встречи. И вдруг…
Ардальон Порфирьевич знал уже теперь, что то, что привело безработного наборщика к преступлению, — приводило и раньше и будет долгое время приводить и многих других к тому же, но никто из них, как и Федор Сухов, не сделает преступления этого в осуществление его, Ардальона Порфирьевича, идеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57