Именно так! Его многие знают, а многие еще и не знают. Одни, может случиться, Бога своего за него молят, чтоб помог им, удовлетворил их чувства мой Митенька, а другие, конечно, боятся его и ненавидят. Хэ-хэ! Так ведь всегда…
— Загадочками говорите! — сухо и неприязненно бросил Адамейко.
— Аккурат, как вы! — засмеялась Ольга Самсоновна, наблюдая обоих собеседников. — Будто язык у вас, Ардальон Порфирьевич, из одного мясца вырезан… Ой, потеха!
— Неужто — правда? — наивно, старчески хихикнул Жигадло.
Неожиданное восклицание Ольги Самсоновны как-то по особенному было воспринято Ардальоном Порфирьевичем. Ее слова были — точно бросок резкого, ударившего в глаза света.
Они в секунду отзвучали, но, онемев, остались острой искоркой в сознании Адамейко, — и всегда настороженная мысль быстро подобрала их, как зоркий прохожий — случайную находку.
Больше того: с этого момента Ардальон Порфирьевич старался не упустить возможности как можно лучше наблюдать за новым своим знакомым, вслушиваться в его слова, — а новая, дразнящая и пугающая, мысль была придирчива к каждому сделанному наблюдению.
— Загадочки, загадочки… хм? — продолжал, усмехаясь, Жигадло. — Вот и сын мой говорит — загадочки. Он так и говорит иной раз: «Вот, — говорит, — папаша, всюду среди людей загадочки, а мне их раскусывать. Понатыкано их на каждом шагу, что семечек в подсолнухе»… Ну, это правда… Его это дело — Митеньки. Профессия у него такая…
— Какая?
— А разве не сказал я? Нет? Вот уж старый пес, извините, действительно память отшибло. Профессия у Дмитрия Кирилловича сурьезная и ума требующая: следователь при суде…
— А-а… — вздохнул облегченно Адамейко и торопливо глотнул остывший уже чай.
— А я знала: уж гордится своим сыном Кирилл Матвеевич… не один раз про него вспоминает!
— Верно, красавица моя, верно! Дозвольте-с вашу папиросочку? Спасибо. Да, горжусь.
— А он вами? — спросил, ехидно прищурившись, Адамейко.
— Об этом особая речь, дорогой мой гражданин… А почему не гордиться мне? Не адмирал я и не суконщик богатый, а сын мой университетский знак получил. Да-а-с! И устроился. Хорошо устроился! Умница. Разве такому не устроиться, как скажете?
— Не знаю… — вяло ответил Ардальон Порфирьевич.
— А я знаю! Как мне не знать? Ну, кто я — отец его, Митеньки! Кем был, народивши Митеньку? Никем-с по тем временам! Ни за что не приметить бы меня! Ей-богу, так… Нижегородский мещанин (и по сей день паспорт остался!…), и занятие — самое бедное сначала. Можно сказать, грошовое занятие — на заводишке фруктовых вод возницей был… Ситро и лимонад заказчикам развозил. Сидишь это на телеге, а позади тебя бутылочки разные в ящиках… в деревянных сотах. В ту пору и родился Митенька…
— Подождите! — прервал его Адамейко. — Вот вы сказали раньше… насчет наследственности…
— Ну, сказал. А что?
— Про какую же это такую?
— А любопытный вы, дорогой гражданин! Люблю любопытных… Сам этим делом страдаю. Сходство у нас с вами-с и тут выходит! — хитровато заулыбался старик.
— Я ж говорила вам, Кирилл Матвеевич!
— Говорила… говорила, красавица наша. Любопытство-с, знаете ли, все равно, что ищейка у агента: все старается «накрыть» человека… Нюх я сыну моему, Дмитрию Кирилловичу, передал! Вот и есть наследственность… Нюх и сообразительность — вот что! Только гордый у меня Митенька: не признает этого, сам в себя, думает, пошел. Я будто здесь и не при чем… ан, врет, врет Дмитрий Кириллович! Именно я тут главная причина! Я, потому все это пошло от лакейской моей службы…
— Погодите, — прервал его Ардальон Порфирьевич. — Ведь путаете, заметьте!
— А чем?
— Чем? То, говорите, фруктовые воды продавали, то — лакейская служба вдруг?… Так как же? И потом всякая наследственность при рождении только передаться может… Ничего не понимаю! путано очень…
— Никак-с!… — ухмыльнулся старик Жигадло. — Вот вы послушайте и понимать станете. Переехал это я с семейством в Санкт-Петербург — по-прежнему… Ну, тут я определился на службу в ресторан к покойному Нестору Филипповичу Меньшуткину… на Садовой. Помните? а?
— Нет.
— Постойте… как же это так? Кто ж в Петербурге не знал известного Нестора Филипповича и его фирмы? Простите, дорогой гражданин, — вам сколько ж это годов минуло?
— А и в самом деле, Ардальон Порфирьевич, я ведь тоже не знаю… — заинтересовалась Ольга Самсоновна.
— Мне двадцать девять… полгода как минуло.
— Всего?!
— Всего, Ольга Самсоновна. А что?
— А мы… а так себе! — подхватил Жигадло. — Мы очень просто даже… удивляемся! Только что вы вот удивлялись, а теперь мы…
— Продолжайте ваш рассказ! — сухо сказал Адамейко.
— Это могу-с… Служу, значит, в официантах, а сына своего, Митеньку, между прочим, не забываю: в школу его сдал, наукам обучаю мальчика… Но, между прочим, и сам с ним разговоры веду. Революционные по тем временам, — ей-богу! Вроде будущую добычу ему показываю. Вот, говорю, мы, мещане рабочие, а вот, рассказываю ему, буржуазы и дворянчики на белой подкладочке! Всюду, говорю, присматривайся к ним… и к каждой мелочишке. Ненавидь, говорю ему, потому, что отец твой, Митенька, при этих паразитах должен лакеем спину гнуть. А у кого уж лучше нюх на человека, как не у собаки, лакея или у следователя должен быть! Как скажете? Я, как лакей, по всякой мелочишке приходящего человека узнавал. Наблюдение! Вот и Дмитрий Кириллович в меня — в отца! Только выпало ему в жизни не официантом в кабаках служить, а нюх свой государственной и благородной службе отдать: раскрывает преступления. Младший, Сережка, — тот тоже вроде этим же делом занимается, только, простите, пешкой считаю я его!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57