Свои соображения имеются: семейные… ну, в общем, жены касаются, — вот и все! Пускай там лежат у тебя в дыре, и сам ты их первое время не трогай, не трать. Понимаешь? Расходов не делай лишних, — гляди, соседи внимание еще обратят! Верно я говорю?
— Верно… — согласился Сухов, вновь успокаиваясь. — Я и сам так думал. — Возьмешь, значит, ты? Не обманываешь? — в последний раз переспросил он и пытливо посмотрел в прищуренные глаза Ардальона Порфирьевича.
— Перекреститься тебе, что ли? Так я не верующий — и тебе не советую! — иронически усмехнулся Адамейко.
…Через пять минут Ардальон Порфирьевич распрощался с Суховым.
Уже у самого порога Сухов остановил его и напомнил:
— Ты обещал прийти. Приходи, слышь, завтра, а? Непременно.
— Приду, приду, — торопился Ардальон Порфирьевич. — Раз сказал, значит, — приду. Нервы подвинти только!
— Завтра, завтра обязательно: вместе и к Ольге, жене, сходим в больницу… Проведать следует. Как ты?
— Я?… Я… Конечно, обязательно. Приду, словом, — вот что! — быстро шагнул на площадку Ардальон Порфирьевич.
Он солгал: никогда больше он не бывал в квартире на Обводном, а Ольгу Самсоновну уже увидел только в суде, когда давала она свидетельские показания.
Показания эти были не в пользу Ардальона Адамейко, так как Ольга Самсоновна, не смущаясь, рассказала судьям о встречах своих с ним у Резвушиной, о неоднократных предложениях Адамейко сожительствовать с ним тайно от мужа и вообще отзывалась об Ардальоне Порфирьевиче, как о человеке хитром и корыстном, «принесшем несчастье в ее семью…»
Показания Ольги Самсоновны были бы еще убедительней для суда и опасней для Ардальона Адамейко, если бы она могла знать истинную причину того несчастного случая, который вынудил ее свыше недели пролежать в больнице… Все это осталось неизвестным суду, потому что Ардальон Адамейко, прямой виновник этого несчастья, ни одним словом об этом не обмолвился.
Случай же этот с Ольгой Самсоновной дал защитнику отличный повод указать на чрезвычайно тяжелые семейные обстоятельства, в которых все время находился Сухов, «не сумевший потому сохранить свое душевное равновесие»…
Но если на суде не было узнано об этом новом и последнем преступлении Ардальона Адамейко, — то, по обязанности повествователя жизни Ардальона Порфирьевича, мы сделаем свидетелем этого преступления его самого, нашего читателя. Но сделаем это в свое время, несколько позже.
Адамейко солгал Сухову.
Он солгал в этот день и жене своей, Елизавете Григорьевне, так же, как и Сухов, не почувствовавшей этой лжи.
За обедом Елизавета Григорьевна сказала:
— Я принесла деньги, чтобы отдать Варваре Семеновне. Если ты хочешь, — возьми, занеси ей. Если только хочешь, конечно, — а то я сама отдам ей…
— Пожалуйста… хочу, — секунду подумав, ответил Адамейко и неожиданно поперхнулся супом.
Закашлялся так сильно, что обеспокоенная Елизавета Григорьевна хлопотливо вскрикнула:
— Прости… Может быть, я действительно мелких косточек не отцедила?
— Да, да… ничего… — продолжал кашлять Ардальон Порфирьевич, хоть кашель уже не рвался наружу…
Никакой вины за Елизаветой Григорьевной на этот раз не было. А если и была, то только в том, что напомнила о соседке. Но этого уже было достаточно, чтобы Ардальон Порфирьевич на минуту смутился и заволновался: все эти часы его не покидала мысль об убитой вдове Пострунковой, — однако он мог владеть собой; но совсем по-иному он почувствовал себя, как только жена назвала ее имя и заговорила о ней, как о живой.
Но отказываться на этот раз от поручения Елизаветы Григорьевны не входило в намерения Адамейко. Наоборот, созревший в течение минуты план натолкнул его на твердый, решительный ответ.
Ардальон Порфирьевич, откашлявшись, сказал:
— Оставь мне деньги: я передам их через час Варваре Семеновне. К тому же у меня с ней деловой разговор должен быть: жильца она просила найти…
— Когда это она просила?
— Когда?… — слегка смутился опять Ардальон Порфирьевич, поймав себя на ошибке. — Ну, что значит — когда? В воскресенье еще просила меня об этом… Я ей нашел жильца.
— Кого? Как фамилия? — выспрашивала Елизавета Григорьевна.
«Фамилия? — Жигадло!» — внезапно юркнула, как из подворотни котенок, нечаянная мысль, — но Ардальон Порфирьевич вовремя себя сдержал.
И неторопливо, стараясь казаться безразличным, он внятно и медленно сказал:
— Фамилия его — Башмачкин, Акакий Акакиевич. Счетовод из Пенькотреста, по девятому разряду. Мой знакомый.
Он шутил. Он сохранил еще силу для шутки, но, — то ли потому, что Елизавета Григорьевна уже не слышала (она относила тарелки в кухню), то ли неизвестен был Елизавете Григорьевне бессмертный титулярный советник, рожденный гоголевским гением, — шутка сошла за точный и правдивый ответ…
Ардальон Порфирьевич иронически и самодовольно улыбнулся. И то, что сам почувствовал свою улыбку, — придало уже спокойствия и бодрости.
С таким точно настроением он вышел спустя час из дому, чтобы начать осуществление своего нового плана: устроить так, чтобы несколько соседей-жильцов стали невольными свидетелями того, как он, Адамейко, усердно стучался в квартиру вдовы Пострунковой, желая отдать следуемые ей деньги.
Читатель уже знает все подробности, сопутствовавшие осуществлению этого плана Ардальона Адамейко, и нет нужды поэтому вновь их описывать. Некоторые из них, однако, требуют хотя бы кратких пояснений.
Стоя у дверей Пострунковой и стуча в них кулаком, Ардальон Порфирьевич, не теряя в общем решимости и бодрости, почувствовал вдруг на одну минуту лихорадочный приступ страха, точно такой же, какой он испытал однажды, представив себе, как кто-то убивает Варвару Семеновну в то время, когда она возится у открытого нижнего ящика комода, а он сам, Адамейко, слышит это убийство, сидя в соседней комнате…
Непонятное случилось с Ардальоном Порфирьевичем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57