Но не внешность этого человека настораживала Бесс. Просто она нутром чувствовала дурное.
Ей хватило случайного, мимолетного прикосновения, когда кок, накрывая на стол в капитанской каюте, дотронулся до ее руки. И тут же жестокий спазм сжал желудок, а грязно-бурые потеки перед глазами скрыли белый свет.
Весь морской путь от Чарльстона на юг прошел без приключений. Зато Бесс теперь понимала, почему ее отец влюблен в море. Она сама могла часами стоять на палубе и наблюдать за постоянно изменчивым океаном. Дух захватывало от потрясающей красоты восходов, сердце замирало от плеска волн за бортом, счастливые слезы выступали на глазах от соленого влажного ветра, от дивной картины играющих в синеве дельфинов или вздыбившейся громады кита.
Бесс и Кинкейд уже много дней и ночей провели наедине, разделяя не только радости физической близости. Кроме чувственного влечения друг к другу, они ощущали потребность разговаривать, смеяться, мечтать, размышлять вместе. Оторвавшись от Большой Земли, Кинкейд будто сбросил десяток лет и часто забавлял Бесс мальчишескими выходками, оставаясь при этом неизменно внимательным и нежным.
Когда Бесс впервые поднялась на борт «Алого», она полагала, что Кинкейд сам станет его капитаном, но шотландец выбрал Дэвиса. Бесс подозревала, что Дэвис прежде уже плавал на «Алом», но при загадочных обстоятельствах, о которых он никогда не распространялся. Главное, ей было непонятно, почему такой молодой жизнерадостный валлиец, рискуя карьерой, головой, свободой, согласился участвовать в их противозаконном морском переходе.
Кинкейд взял Бесс за руку и потянул в каюту.
— Я не хочу вниз, в эту духоту! — запротестовала она. — Я хочу сойти на пристань, побродить по городу, заглянуть в местные лавки! Хочу попробовать свежий сахарный тростник. Хочу, в конце концов, принять горячую ванну. Мне надоело купаться в соленой воде.
— Ты все, все получишь, ненасытная ты женщина, — шутливо успокаивал ее Кинкейд.
Закрыв дверь каюты, он сгреб девушку в объятия. Его теплые губы нежно припали к ее устам, и она вздохнула от удовольствия. В его крепких руках она всегда чувствовала покой и безмятежность, чего уже не находила много лет.
— Я хочу поесть нормальной еды, а не той, которую своими грязными руками стряпает Флойд, — продолжала капризничать Бесс.
— Не такие уж грязные у него руки, — возразил шотландец. — По крайней мере для судового повара. Когда я плавал на «Ревендже», то у нас был кок… — Кинкейд замолчал, усмехнувшись. — Ладно, тебе все равно не понравится эта история.
— Ты никогда не упоминал никаких плаваний и ни о каком «Ревендже» не говорил, — удивилась Бесс. — Когда же это…
— Ш-ш-ш! — Он приложил палец к ее губам. — Я немало делал такого, что принадлежит, считай, другим мирам и другим временам. — Кинкейд проказливо улыбнулся, и сердце девушки екнуло от этой улыбки. — Бесс, мне нужен твой заветный кожаный кошелек. Пришло время расстаться с маленькой золотой дикой киской и прочими ценностями. Я знаю, что значат для тебя эти украшения, но за работу людям мы обязаны заплатить, иначе не миновать мятежа.
— Ты говорил, что ягуара продавать небезопасно. Помнишь, тогда, в Каролине? А здесь — разве не то же самое?
— Флойд говорит…
— Опять Флойд! — Бесс вырвалась из рук Кинкейда. — Почему всегда Флойд? Только и слышу — Флойд, Флойд. Я вообще не доверяю ему. В нем что-то…
— Флойд говорит, что знает на острове одного человека, который покупает такие вещи. Да и я о нем достаточно слышал, поэтому…
— А я говорю, что Флойду нельзя доверять, — горячо сказала Бесс. — К кому, ты думаешь, он тебя направит? К старому замшелому пиратскому главарю!
— К бизнесмену, Бесс, к бизнесмену. К ловкому торговцу, который занимается перевозкой рома и рабов и не гнушается ничем, что может принести выгоду. Он известен под именем Сокольничего, а подлинное свое лицо тщательно скрывает. Говорят, в его руках все карибские воды.
— Я уже много лет слушаю морские истории своего отца. И ни разу он не упоминал ни о каких Сокольничих.
— Сокольничий слишком хитер и опытен, чтобы обнародовать свои темные авантюры по всем европейским колониям.
— Если Сокольничий нарушает закон, почему же власти не арестуют его? — потребовала ответа девушка.
— Он невероятно скрытен и осторожен, почти отшельник, но говорят, живет как король в своем королевстве. У него даже войско есть. Богатство его огромно, возможности безграничны. Ходят слухи, будто бы Сокольничий — это сам британский губернатор.
— Ты говоришь, он занимается работорговлей?
— Да. Грязное дело, не могу не согласиться. Запах от судна, везущего «партию» живого товара, распространяется на полмили в открытом море. Мужчин, женщин набивают в трюмы как сельдь в бочки. Но только не на судах Сокольничего. Свою «черную» добычу он бережет. Покупает самых крепких и сильных, обеспечивает всех пресной водой, нормальной пищей, даже на воздух выводит во время морского перехода. Разумеется, не сам лично. Его корабли доставляют рабов вдвое меньше, зато все остаются живы, и все расходы по их содержанию с лихвой покрываются ценами, которые готовы платить местные хозяева.
У Бесс мурашки побежали по коже.
— Извлекать выгоду за счет человеческих страданий… Даже животные не способны на это, — сказала она. — Ненавижу рабство, и ненавижу работорговцев.
— Ах, Бесс, дорогая моя, было бы на свете побольше таких, как ты, и поменьше таких, как Сокольничий, — вздохнул Кинкейд. — Впрочем, нам придется иметь с ним дело, если мы хотим достичь своей цели.
— Но почему? Почему придется?
• — Какая ты наивная, Бесс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83