Надо же – сказать такое о джентльмене!
Гарриет вдруг почувствовала на своем колене руку Китти.
Собравшись с духом, она осторожно отодвинула ногу. Китти скривилась, но предпочла промолчать. А Гарриет немедленно сделала вид, что полностью поглощена представлением.
Венера куда-то исчезла, вместо нее на сцене появились две трепещущие девственницы… Ну, надо же, подумала Гарриет, кто бы мог подумать, что пресловутые вечеринки в доме лорда Стрейнджа на поверку окажутся такими нудными?
Исидора и лорд Стрейндж, высидев минут десять, незаметно ушли. Правда, Гарриет не была уверена, что это как-то связано с шестью унылыми девственницами, с потерянным видом слонявшимися в этот момент по сцене. Скорее всего, Исидоре просто надоело.
Впрочем, ей тоже уже надоело.
– Прошу меня извинить, – прошептала она на ухо Китти, когда к шести девственницам присоединились шестеро столь же скудно одетых молодых людей. Гарриет готова была поклясться, что со своего места видит их посиневшие, покрытые гусиной кожей коленки.
– Мне кажется, начинается самое интересное, – прошептала в ответ Китти. После появления на сцене актеров она не сводила глаз со сцены.
– До завтра, – твердо сказала Гарриет.
Она выскользнула из зала как раз в тот момент, когда одна из девственниц упала в объятия своего кавалера. Гарриет молча порадовалась за них; может, хоть теперь бедняги согреются, с сочувствием подумала она.
Глава 16
Фонтхилл начинает терять славу вертепа
7 февраля 1784 года
На следующее утро он снова ворвался к ней в комнату, даже не удосужившись постучать, однако Гарриет уже была готова к этому. Предполагая нечто подобное, она успела встать и одеться – устроившись в кресле, она читала с таким видом, будто это не она плюхнулась туда за пару секунд до его прихода.
– О! – слегка опешив, буркнул Стрейндж.
Гарриет с улыбкой встала – можно было подумать, что мужчины, врывающиеся под утро к ней в спальню, ей не в диковинку.
– Готовы, сэр? – жизнерадостно поинтересовалась она, стараясь игнорировать тот факт, что при одной только мысли о том, что сейчас снова придется трястись в седле, все ее мышцы разом напомнили о себе ноющей болью.
– Да, – бросил он.
У него снова был сердитый взгляд. Похоже, один ее вид почему-то выводит его из себя, подумала Гарриет. Дурные манеры этого человека потихоньку начинали ее бесить. Впрочем, видно, все мужчины таковы, смиренно подумала она; Бенджамин временами тоже бывал невыносим.
Зато ее с детства приучили, что истинная леди всегда должна держать себя в руках – Боже упаси срывать свое раздражение на других! Ее вышколили так, что Гарриет ни разу не позволила себе огрызнуться на тех, кто постоянно обвинял ее в самоубийстве мужа – даже когда эти люди были непозволительно грубы.
Стрейндж вскочил в седло – лицо его светилось мальчишеской радостью, которую Гарриет помимо своего желания нашла очаровательной.
Едва добравшись до того места, где начиналась дорожка для верховой езды, Стрейндж, приподнявшись в стременах, слегка ударил лошадь каблуками, заставив ее перейти на рысь. Искоса поглядывая на него, Гарриет была вынуждена признать, что ее не просто тянет к этому человеку. Охватившее ее желание было настолько сильным, что она чуть слышно охнула, ощутив собственную беспомощность. Оно было… ненасытным. Она готова была пойти на что угодно, лишь бы иметь возможность коснуться его…
Даже притом, что он считает ее изнеженным юнцом, один вид которого приводит его в бешенство.
Ухватившись за поводья, Гарриет толкнула кобылу коленями, заставив ее перейти на рысь. Ее тряхнуло – соприкосновение с седлом отдалось в отбитых накануне ягодицах такой болью, что Гарриет с трудом сдержала крик. Покрепче упершись в стремена, она попыталась приподняться. Это помогло – правда, ненадолго. Лошадь, набирая скорость, пошла галопом, и Гарриет стало чуть-чуть полегче. Она старалась двигаться в такт движениям лошади, и боль стала потихоньку утихать.
Припав к шее кобылы, Гарриет вдруг поймала себя на том, что скачка начинает доставлять ей удовольствие. Даже холодный ветер, хлеставший ее по лицу и по-разбойничьи посвистывающий в ушах, уже не казался таким резким.
Стрейндж ждал ее в конце дорожки. Гарриет осадила кобылу – грудь ее ходила ходуном.
– Уже лучше, – отрывисто буркнул он. Резко развернув жеребца, он пустил его по дорожке обратно к дому.
– Ради всего святого! – сквозь зубы пробормотала Гарриет, устремляясь за ним. Он ведь сам только вчера говорил, что лошадям после скачки нужно перейти на шаг, чтобы они успели остыть! Махнув рукой, она поскакала за ним. Стоять на месте было невозможно – лютый холод пробирал до костей. Промерзшая за ночь земля звенела под копытами лошади, тонкий ледок потрескивал и разлетался в стороны брызгами сверкающих льдинок.
Ах, как хорошо!
Сердце Гарриет стучало, как молот, в жилах струилась кровь. Она вдруг поймала себя на том, что давно уже – многие годы – не чувствовала себя такой… такой живой!
Наверное, с тех пор как умер Бенджамин, подумала она. Нет, поправилась Гарриет, задолго до того, как он умер. Она чувствовала себя так, словно все это время задыхалась, спеленатая в тугом коконе, а потом покров приподнялся, и она открыла для себя новый, прекрасный мир, окружающий ее со всех сторон; мир, сверкающий яркими красками, в котором бурлила жизнь. Слегка шевельнулись кусты – и на дорожку выскочил олень; краем глаза Гарриет успела увидеть, как мелькнул хвост юркнувшего в нору кролика.
В конце тропинки Гарриет натянула поводья, придерживая кобылу. Ее лошадь, наслаждавшаяся бешеной скачкой ничуть не меньше своей всадницы, грациозно перебирая тонкими ногами, неохотно перешла на шаг, успев, однако, сделать несколько курбетов, которые больно отдались в теле Гарриет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96