– Не понимаю! – выдохнула она. – Знаешь, ты… ты просто замечательный! Я так горжусь тобой!
Уголки губ его дрогнули.
– Чем тут гордиться?
– Ты ведь ни разу не позволил себе выгнать женщину, которая напоминала тебе о сестре, правда?
Он с трудом проглотил вставший в горле комок. – Да.
– А твой отец… он жив?
– Хотел бы я сказать, что он умер, преследуемый муками совести, но это не так. – Она увидела горькую усмешку на лице Джема, и сердце у нее облилось кровью. – Он умер года четыре назад: напился и решил доказать, что сможет пройти по самому верху каменной ограды, окружавшей сад возле его дома в Бате. И, конечно, упал и разбился.
Она молча поцеловала его.
– Но после того как ты уехала, до меня вдруг дошло, что в действительности я построил Фонтхилл для него… Это была его идея мужского рая… дом, полный падших женщин.
– Да, верно, но ведь ты никогда не пользовался преимуществами, которые имеет владелец подобного дома, – возразила Гарриет.
– Я бы никогда не простил себе, если бы сделал это. Ведь эти женщины… они этим зарабатывают себе на хлеб, понимаешь?
Гарриет, положив голову ему на грудь, слушала, как бьется его сердце.
– Мы можем и дальше помогать тем из них, кто попал в беду, – пробормотала она. – Всем, чем можем. Не обязательно же, чтобы они жили у нас в доме.
– После твоего отъезда я понял, что сам превратил Фонтхилл в бордель.
– Фонтхилл не бордель, – запротестовала Гарриет.
– Но мало чем отличается от него, – тусклым голосом заметил Джем.
– Нет, ты не прав, – твердо сказала она, сев, чтобы иметь возможность смотреть ему в глаза. – Хозяйка борделя – твоя сестра, а не ты. Ты гостеприимный хозяин, в загородное поместье которого съезжаются погостить самые разные люди, от ученых до музыкантов и певцов. И если кто-то из них находит под крышей твоего дома партнера на ночь или на всю жизнь, ты никогда не извлекаешь из этого выгоду для себя. В отличие от них. Джем молчал.
– И эта твоя игра… она ведь никак не зависела от того, что в твоем доме бывают женщины определенного сорта, – мягко добавила она.
– Я чертовски неподходящая партия для тебя, – с вздохом пробормотал он. – Ты уверена, что тебе это нужно?
Сердце ее едва не разорвалось от полноты чувств.
– Ты… – У Гарриет вдруг пересохло во рту. – Ты мой! Понимаешь, в глубине души я просто деревенская простушка.
Опрокинув Гарриет на спину, он заглушил ее слова поцелуем.
– Нет! Ты моя Гарриет, самая умная и достойная женщина из всех, кого я встречал за свою жизнь. И ты единственная, чья красота заставила меня потерять голову!
Губы Гарриет сами собой расползлись в улыбке.
– Надеешься услышать ответный панегирик? – лукаво спросила она.
Джем покачал головой.
– Не то чтобы меня волновала подобная чушь, но если ты думаешь… – Договорить он не успел.
– Ты для меня все, – прошептала она, чувствуя, как на глаза ее наворачиваются слезы. – Я люблю тебя таким, какой ты есть: твои морщинки возле глаз, твои безумные архитектурные проекты, твою благородную душу и доброе сердце.
Слезы ручьем текли по ее лицу, и Джем поцелуями пытался их осушить.
Все главное было уже сказано.
Дальше за них говорили их руки. Их губы.
И, наконец, их тела.
Эпилог
Рука Юджинии Стрейндж уже слегка онемела от усталости. Ее крошечный братишка оказался куда тяжелее, чем она думала. Уютно свернувшись клубочком у нее на руках, он сонно моргал – глаза у него слипались, но при этом он почему-то никак не засыпал. Как только она переставала укачивать его, он тут же открывал глаза и весело улыбался сестре беззубым ртом. Колин унаследовал материнские карие глаза. Сейчас, когда на нем была голубая распашонка, они слегка отливали фиолетовым.
– Когда-нибудь все дамы будут бегать за тобой, – шепнула Юджиния брату.
Малыш со вздохом закрыл глаза.
– Вот и правильно, – одобрительно кивнула Юджиния. – Быть предметом всеобщего обожания ужасно утомительно. – Она убедилась в этом на собственном опыте, подтверждением тому были восемь молодых джентльменов, оккупировавших гостиную. Поуви, то и дело заглядывая в детскую, молча показывал на пальцах, как постепенно растет число ожидавших ее поклонников.
Однако ей еще не довелось встретить мужчину, способного заставить ее забыть о Колине.
Дверь у нее за спиной снова приоткрылась. Юджиния, решив, что это снова Поуви, обернулась. Но на пороге стоял отец.
Вид у него был усталый, но счастливый… очень счастливый. Юджиния сильно подозревала, что причиной этому была ее нежно любимая мачеха, поскольку они с отцом после ужина оба исчезли.
– Ты тоже с трудом засыпала, – буркнул отец, входя. – Ты вообще была ужасным ребенком.
Юджиния фыркнула.
– Ладно, давай мне его. – Колин, повернув голову на звук отцовского голоса, таращил глаза и весело гукал.
– Я пыталась его укачать, – пожаловалась Юджиния, передавая Колина отцу.
– Кстати, ты выглядишь прелестно, – пробормотал отец, окинув ее одобрительным взглядом. – Новое платье, да? Не хочу показаться бестактным, дочь моя, но просто интересно… надеюсь, у тебя под ним хоть что-то надето?
Юджиния вздернула нос.
– Между прочим, это новое творение от самой мадам Карим! И я буду очень благодарна, если ты будешь помнить об этом! И не станешь задавать вопросы о вещах, которые тебя не касаются, – вспыхнула она. И тут же, бросив взгляд на свой изысканный утренний туалет, удовлетворенно улыбнулась. Платье было из тончайшей, шелковой тафты. Собранное под грудью, оно падало вниз изящными складками, а у подола было отделано пышной оборкой.
– Ну ладно, беги, – приказал отец. – Держу пари, все эти джентльмены, что торчат у нас в гостиной, явились сюда не для того, чтобы повидать меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96