Хлам на самом-то деле, – призналась она, – но не стыжусь, что отдала их, а не что-то другое. Люди их покупают и даже не торгуются.
Она изобразила на лице улыбку и поздоровалась с мисс Пайн и миссис Тороугуд, которые направлялись с отобранными вещами к столу, где сидела миссис Найнуэйс, принимая деньги и отсчитывая сдачу, которую брала с подноса с бисквитами. Софи с удовольствием отметила, что миссис Тороугуд покупает лепную компотницу. Только сегодня утром она говорила своей домоправительнице, миссис Болтон, что видеть ее больше не может и нужно немедленно избавиться от нее.
– А что отдала ты? – поинтересовалась Энни.
– Кое-какую одежду, что же еще? Шарфики и шляпки, очень миленькую шелковую шаль. Лайковые перчатки, четыре пары. Две шемизетки , которые ни разу не надевала.
– Пора тебе перестать увлекаться туалетами, – засмеялась Энни.
– Ах, знаю, знаю. – Но страсть к нарядам, как самой Софи хотелось думать, была ее единственной слабостью; она не проходила мимо магазина одежды, чтобы не зайти, не пропускала ни одного каталога мод. Проблема заключалась в том, что она редко бывала в таких местах, где могла бы продемонстрировать свои новые туалеты, и в конце концов чаще всего отдавала их кому-нибудь.
– Миссис Моррелл, мисс Дин, как я рада видеть вас!
Это была Джессика Карнок, молодая жена мастера Карнока. Всякий раз, видя ее, Софи дивилась тому, как бывшая мисс Уйди становилась все меньше и меньше похожа на ту робкую, нервную старую деву средних лет, какою она была каких-нибудь четыре месяца назад. Замужество совершенно преобразило ее. Она расцвела буквально на глазах. Ее пшеничные волосы, тронутые сединой, пребывали в очаровательном беспорядке, отчего она походила на молоденькую девушку, а несколько вытянутое розовощекое лицо оживлено и полно энтузиазма.
– Так хорошо все распродается! – довольно воскликнула она, прижимая к груди приобретенные сокровища, а потому не подавая руки. – Кто-то купил все мои наперстки, Эммалайн не помнит кто, а Маргарет Мэртон только что приобрела мою пальму. Представляете?! Это муж, – подавшись к ним, доверительно сообщила она, – предложил отдать ее.
– А ему не жалко было с ней расставаться?
– Он сказал, что она занимает половину холла! – Она весело засмеялась, подняв кверху лицо. Счастливо смеющаяся Джесси – это было так необычно, так неожиданно, что Софи и Энни только молча с изумлением смотрели на нее. Отсмеявшись, Джесси обратилась к Энни:
– Преподобный Моррелл прочел такую замечательную проповедь утром на лужайке, что мы все подумали, что не могло быть лучшего начала благотворительного базара.
– Что вы говорите? А яле слышала ее; мы с Эммалайн и другими женщинами так спешили успеть расставить столы, что пропустили проповедь. Надеюсь, она была не слишком длинной.
– О нет, – с жаром поспешила сказать пораженная Карнок. – Ничуть, ничуть не длинная.
С горящими глазами, понизив голос, Энни сообщила:
– Вы никогда не догадаетесь, что преподобный Уилк сказал Кристи по поводу дня Иоанна Крестителя. – Дамы, не сговариваясь, придвинулись ближе. Преподобный Уилк, пылкий протестантский проповедник из Харебриджа, был известен своими напыщенными речами. – Он сказал, что это «языческий обычай, справляемый безбожниками, и что Уикерли сегодня от рассвета до заката – обитель моральной тьмы».
Софи рассмеялась; Джесси раскрыла рот от изумления, а потом не совсем уверенно засмеялась тоже.
– Значит, вечером будут танцы, – весело объявила Софи. – И вокруг костра, не иначе.
– Грешить так грешить, – подхватила Энни, и все снова засмеялись.
– София! – прервал их веселье высокий пронзительный женский голос. – София, уже почти полдень – ты должна идти на луг, сейчас отец будет произносить речь.
– Ох, но я обещала помогать здесь, на распродаже, до выступления нашего хора, – попыталась увильнуть Софи. Речи дяди всегда наводили на нее тоску.
– Чепуха, ты должна присутствовать. Все ждут, что ты будешь там. В любом случае не хватит ли тебе на сегодня заниматься коммерцией? – Онория деланно рассмеялась и с нескрываемым отвращением обвела презрительным взором столы с вещами и толпящихся возле них горожан. Она с таким же глубоким осуждением относилась к теперешнему празднику, что и преподобный Уилк, но по другой причине: на взгляд Онории, предосудительной была уже сама даваемая праздником возможность для простонародья сблизиться с людьми благородного происхождения, тогда как они были и должны оставаться разделенными непроницаемой стеной.
Софи относилась к кузине с едва сдерживаемым раздражением. Онория, в общем, была привлекательной женщиной, высокой, выше Софи, с величественной осанкой и всегда надменно поднятым подбородком. Она гордилась своими густыми каштановыми волосами, вьющимися от природы, которые замысловато зачесывала на непропорционально большой лоб, маскируя его. Лицо у нее было розовое, ярко-розовое, Софи спрашивала себя, уж не в рисовой ли пудре дело? Она была близорука, но очки не носила, а потому смотрела на мир, щурясь и моргая, если только он не оказывался перед самым ее острым носом.
Софи запротестовала, и Онория поджала губы в упрямой гримасе, которой изводила свою кузину с детства.
– Папа этого не поймет, – сурово сказала она. Повисло тягостное молчание.
– Я с радостью помогу тут, так что вы можете пойти послушать выступление мэра, – простодушно предложила миссис Карнок.
«Попалась, теперь не отвертеться», – подумала Софи. Стараясь не смотреть на улыбающуюся Энни, она со вздохом произнесла:
– Что ж, прекрасно. – Поблагодарив миссис Карнок со всей любезностью, на какую была способна, Софи последовала за кузиной по мощеной дорожке мимо дома викария к лугу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123