Воля к жизни оказалась сильнее горестей и сильнее смерти, быть может, именно потому, что была жива любовь. Недаром говорят, что любовь – это закон Неба, дающий жизнь всему, что существует на земле…Очень долго ее обступало ожесточенное враждебное безмолвие, непроницаемая тьма, но потом в какое-то мгновение Кэйко заметила слабый тревожный свет, услышала неясные звуки…Окончательное пробуждение произошло внезапно, в одну секунду – она открыла глаза и, поняв, что сознание вернулось, сказала себе: «Я жива».Кэйко лежала в хорошо натопленной комнате, вдобавок была тепло укрыта. Рядом сидела женщина, не служанка, а госпожа, хотя ничто не указывало на ее высокое положение. Кэйко помнила прикосновение ее руки к своим волосам и лицу: эта исцеляющая рука дарила прохладу в жару и согревала в холод.– Простите меня за то, что я украла ваше письмо, – вдруг сказала женщина.Кэйко пошевелила губами. Могло показаться, будто она отгородилась стеною молчания, чтобы защититься, но на самом деле она просто не могла говорить.Женщина поняла. Она укрыла ее потеплее и тихо вышла. Но в другой раз заговорила снова, и Кэйко внимательно слушала. Она была благодарна этой женщине, покорна судьбе и не хотела ни в чем сомневаться, не желала ни с кем спорить.Потом к ней пришли Акира и Кэйтаро. Они молчали, но по глазам молодого человека Кэйко поняла: он все знает, и ей вдруг стало так легко, будто душа унеслась в облака. Теперь можно было спать и ни о чем не думать…Кэйко болела долго, почти до самой весны; она впервые встала с постели в тот день, когда Мидори положила ей на постель ветку цветущей сакуры.Кэйко сказала:– Я все понимаю, госпожа. Я знаю, что должна уйти, и уйду.– Почему вы должны уйти?– Кто я такая, чтобы оставаться здесь? Я никто.– Вы та, кто просто не может быть никем.– Я не стану бороться, – сказала Кэйко.Мидори грустно улыбнулась:– Зачем бороться за то, что и так принадлежит вам! Мне прекрасно известно, что вас с моим мужем связывает нечто гораздо большее, чем долг.– Что же?– Боюсь, я так и не научилась произносить это слово, потому скажу по-другому. Меня и господина тоже что-то соединяло. И нужно было совсем немного, чтобы эта связь оборвалась. Те же нити, что держат вас, оказались прочны, их не смогли разрушить ни время, ни обстоятельства жизни.– Все не так просто, – возразила Кэйко.Они помолчали. Ни одной, ни второй не пришло в голову, что они смогут жить под одной крышей, в сердце одного человека. Обе понимали, что это невозможно.– Я слишком поздно догадалась, – наконец произнесла Мидори, – что, хотя наша жизнь целиком состоит из условностей, на самом деле они имеют мало значения. Всегда существует нечто такое, что не нуждается ни в понимании, ни в объяснениях, некая истина, что вне жизни и смерти.И Кэйко долго смотрела на эту женщину, которая расчесывала ей волосы, поила ее водою из чашки и приносила не сваренный и высушенный рис и маринованные острые сливы – пищу, которую обычно запасали на зиму жители этой нищей деревушки, – а совсем другую еду. Кэйко видела ночью неясное светлое пятно ее лица и успокаивалась, засыпала с таким чувством, будто серый туман окружающей действительности начинает рассеиваться, а ледяную пустыню ее души посещает весенний ветерок.А потом снова пришли Акира и Кэйтаро и говорили с нею, и Кэйко чувствовала, что за непроницаемой обходительностью Акиры таится тот самый вопрос. Она ждала, когда он произнесет его вслух, и наконец он сказал:– Кэйтаро хочет знать, кто его отец.Кэйко на мгновение прикрыла глаза, потом открыла и посмотрела на Акиру. В ее взгляде было что-то от прежней Кэйко. Она словно спрашивала: «Ты действительно хочешь это знать?» И он мысленно отвечал: «Нет. Но Кэйтаро желает получить ответ». И они оба понимали, каким он должен быть.Женщина перевела взгляд на своего сына и увидела в его лице напряженное ожидание. Совсем недавно он улыбался ей и уже не стеснялся называть ее матерью.– Ваш отец, господин, – князь Нагасава, – твердо произнесла она.После, когда они с Акирой остались одни, Кэйко сказала:– Скоро я оставлю вас.– Нет, – отвечал он, и в его голосе, взгляде, пожатии руки были и приказ, и просьба.И тогда Кэйко промолвила:– Я сделаю так, как ты хочешь.– Ты знаешь, чего я хочу!Чуть позже, когда Акира объявил, что нужно собираться, и сообщил, куда они едут, Мидори тихо попросила:– Отпустите меня, господин.– Отпустить? Куда?– Я хочу вернуться домой.Вспомнив, что она говорила это тогда, в Сэтцу, в тот день, когда ее отец решил умереть, Акира сделал протестующий жест, но Мидори покачала головой:– Я не про это, господин. Я просто хочу вернуться туда, где прожила многие годы. Там остались мои родственники, они меня примут.– Ты вернешься как жена человека, который, в отличие от твоего отца, не смог достойно завершить свой путь?– Нет. Я ведь не только ваша жена, господин. Я – это еще и я сама. «Законы небес беспощадны, от них не уйти» – так говорят, и это верно. И теперь я намерена подчиняться им, а не тем понятиям о долге, что сотворили люди.– Но ты знаешь, что я не отдам тебе Кэйко. Дочь останется со мной Если женщина по какой-то причине уходила из семьи, дети, согласно обычаю, оставались с отцом.

, – сказал Акира.– Знаю. И сумею преодолеть то, что могу понять. – Она окинула его долгим взглядом. – Я не осуждаю вас, и вовсе не потому, что я ваша жена, а потому что осознаю: остаться жить вам было куда труднее, чем им – умереть. Я знаю, что смерть – достойный выход, но это не выход на все случаи жизни. Акира молчал, и тогда Мидори добавила:– Мой уход – это своеобразная смерть, я хочу «умереть», для того чтобы снова родиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72