Женщина тотчас открыла глаза и, встретив внимательный взгляд своего супруга, испуганно заморгала. Но не произнесла ни слова.Акира взял ее за руку и без колебаний спросил:– О чем ты думаешь? Что тебя огорчает?– Я огорчена тем, что не смогла родить вам сына, – прошептала женщина, и Акира заметил, что по щекам его всегда такой сдержанной, тихой, разумной жены текут слезы.– Перестань же, Мидори-сан! – строго сказал он. – Ты знаешь, я люблю дочерей, которых родила мне Масако, и твою буду любить не меньше. Мы так долго ее ждали. Давай назовем эту девочку Кэйко, и пусть она будет весела, красива, счастлива…В его голосе, взгляде, во всем лице было что-то такое, что успокоило женщину.Она закрыла глаза и с глубоким, усталым вздохом погрузилась в сон, теперь уже безмятежный и мирный, а Акира, впустив в комнату Масако, тихо вернулся к себе.Наступила осень. Все вокруг было озарено неярким, неподвижным светом – казалось, это светятся прозрачные желтые листья. Черная сырая земля была усыпана золотом листвы, а по воздуху летали обрывки паутины, похожие на лоскутки тончайшего золотистого шелка. Ночи становились все ветреней и холодней – ветви кустарников скрипели и гнулись, а полуувядшие травы отчаянно шуршали во тьме.Унылым темным утром Кандзаки, Като, Акира и еще несколько посвященных спустились в тайную подземную тюрьму, где обычно содержались пленники, о которых не подобало знать слишком многим.На них дохнуло сыростью, холодом и запахом гнили. На полу небольшой камеры с толстыми деревянными решетками лежал человек. Его восковое лицо казалось застывшим.Господин Кандзаки нагнулся, дотронулся до тела и быстро выпрямился.– Он мертв, – сказал он и обвел присутствующих горящим от гнева взором. – Как же так?!– Это неудивительно, – заметил стоявший рядом Като. – Он был тяжело ранен и пролежал две ночи на полу, в сырости и холоде.– Нужно было обогреть, накормить, в конце концов перевязать раны! – рявкнул Кандзаки.Все молчали. Согласно традиции с пленниками обращались очень дурно, над ними всячески издевались, подвергали изощренным пыткам.– Все-таки он был сыном князя Нагасавы! – продолжал Кандзаки. – Гнев господина Сабуро будет безмерным! А докладывать, конечно, придется мне!– Я могу доложить, Кандзаки-сан, – холодно обронил Акира. – Мы поступили с ним так, как поступали всегда и со всеми. Господин Сабуро поймет.Кандзаки медленно повернулся к своему приемному сыну и несколько секунд изучающе смотрел на него. Потом хмуро произнес:– Я справлюсь. Тебе не надо в это вмешиваться. Он приказал всем покинуть тюрьму и остался вдвоем с Като.– Послушай, Като-сан, – нерешительно начал Кандзаки, – ты хорошо помнишь лицо пленника?– Не знаю. Наверное, да.– Тебе не кажется, что оно было… другим? Като пожал плечами:– Говорят, все мертвые, как и все новорожденные, на одно лицо, но… если вы в чем-то сомневаетесь, это легко проверить.Наклонившись, он осторожно расшнуровал доспехи, снял оплечья и панцирь.– Этот человек был убит мечом, а того сразили стрелами!Като пристально посмотрел на Кандзаки, ожидая гнева, но гнева не было: скорее, он выглядел встревоженным.– Что будем делать?В первую секунду ответ Кандзаки поразил Като:– Молчать. Господину Сабуро будет достаточно узнать, что пленник умер. Представляю, в какую он впадет ярость, если сообщить о подмене! В первую очередь это ударит по нас, по нашим семьям! Я жестоко караю преступников, но невиновных казнить не люблю.– Но мы должны узнать, кто предатель, – осторожно произнес Като.– Конечно. Мы выясним это сами. Тайно. И я собственноручно обезглавлю предателя!– А как быть с телом?– Похороним. Я постараюсь убедить господина Сабуро не выставлять голову пленника на всеобщее обозрение.И тут Като задал самый существенный вопрос:– Кандзаки-сан, как вы думаете, где тот, настоящий, пленник? Жив ли он?Кандзаки молчал. В его глазах мерцал странный свет, похожий на блеск глаз ночного хищника. Если начать официальное расследование, виновный найдется очень быстро. И это наверняка окажется кто-то из своих. Неслыханный позор! Предатель и его ближайшие родственники будут казнены, а род предан забвению. Самого Кандзаки, как главу клана и командира гарнизона, признают ненадежным вассалом (и это – после стольких лет преданной службы князю!), а хуже этого ничего быть не может. На восстановление чести рода уйдут многие годы – не одному поколению придется прозябать в бесславии и нищете.По прошествии нескольких дней, когда Масако и Аяко сидели в комнате Мидори и шили, девушка как бы между прочим спросила мать:– Скажите, матушка, чей это герб? – И подробно описала рисунок.– Не знаю, – сказала Масако, – я в этом не разбираюсь. Возможно, Мидори-сан сможет тебе ответить?Мидори покачала головой, но через минуту промолвила:– Где ты видела такой герб, Аяко-тян?– Нигде, – тихо сказала девочка.– Их вышивают на доспехах, – спокойно произнесла Мидори.Аяко сильно покраснела, низко опустила голову и промолчала. Она без того совершила ошибку, сболтнув лишнее. Да, ей велели хранить тайну, но девичье любопытство взяло верх…Однажды поздним вечером, когда Аяко собиралась войти в дом, ее тихо окликнули. Она повернулась и, увидев стоявшего возле стены человека в темной одежде, сначала испугалась, однако в следующий момент успокоилась, узнав своего отца.– Аяко, – повторил он, – иди сюда.В его голосе, взгляде, во всей фигуре было что-то настороженное, напряженное, тревожное. Когда она подошла, Акира сказал:– Сходи в дом и возьми что-нибудь посветить, только так, чтобы никто не заметил, а потом возвращайся назад.Девушка вернулась очень быстро, держа в руках масляный светильник, и вопросительно уставилась на отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72