Хотя они мало разговаривали, случалось, сообща занимались какой-то работой. И одна и другая чувствовали, что вместе им легче надеяться, горевать и ждать.Глядя на маленькую Аяко, Мидори немного завидовала наложнице мужа. Она часто задавала себе вопрос, вспоминает ли Акира своих женщин? Когда перед расставанием он заговорил с ней о любви, Мидори ответила так, как ее учили, а теперь думала о том, что, наверное, следовало ответить иначе. Должно быть, господин ждал других слов, иначе не оскорбил бы ее, повелев в случае своей смерти снова выйти замуж. Лучше б он велел ей совершить сэппуку! Как большинство женщин ее круга, Мидори была крепко связана внушаемыми с детства представлениями об отношениях мужчин и женщин и никогда не посмела бы сказать мужу то, что хотела: «Ведь вы-то, мой господин, меня не любите!» Да, она могла чувствовать что угодно – его уважение, заботу, участие, его желание, но не любовь. Впрочем, Мидори не знала, способны ли мужчины любить. Ей постоянно твердили, что самураи рождены для войны. У каждого пола свое предназначение, и они слишком разные, чтобы быть хоть в чем-то похожими. Наверное, мужчины и женщины измеряют долг, любовь, да и все остальное разной мерой… Мидори очень хотелось поделиться этим с Масако, но она не решалась. Хотя, судя по печальному, удрученному выражению лица, той было не легче.Акира же вспоминал Мидори, думал он и о Масако и даже иногда представлял их живущими под одной крышей. Теперь он лучше, чем когда-либо, понимал, какая ему досталась жена – не забитое, ограниченное, темное существо, а утонченно прекрасная, воспитанная, благородная дама! Здесь, среди крови и шума, он часто вспоминал тишину, отрешенность, умиротворенность, покой, горьковато-терпкий вкус чая и взбитую венчиком светло-зеленую пену, неяркий свет, звуки сямисэна и голос Мидори, навевающий мысли о чем-то далеком, таинственном и бесконечном, о чем-то таком, к чему он остро желал прикоснуться именно сейчас, в эти страшные, смутные дни. Да, он представлял вместе Мидори и Масако: одна – драгоценность, другая – ее не столь совершенная копия.Но Кэйко рядом с ними он представить не мог.
…Прошло довольно много времени – осада была безуспешной. Тучи стрел, лавина камней, водопад кипящей смолы – все это не давало возможности не то чтобы овладеть крепостью, но даже приблизиться к ее стенам. Были продуманы различные варианты захвата, но ни один из них. не принес успеха.Однажды Акира услышал, что в лагерь князя Аракавы явился один из самураев Нагасавы.Сердце Акиры забилось, как птица в силках. Самурай господина Нагасавы! Предатель! Интересно, кто это? Пользуясь своим положением, он нашел повод повидать этого человека и изумился, признав в нем Кикути.Кикути имел все тот же уверенный, спокойный, нагловатый вид. Он тоже узнал Акиру.– Так ты жив? – произнес он без малейшего удивления, разглядывая доспехи молодого человека: панцирь с гербом в виде раскрытого веера с кистями, шлем с внутренней отделкой из золотистой кожи, наручи, раструбы которых были украшены красными драконами и желтыми цветами. – И, кажется, тебе не приходится жаловаться на судьбу!Акира ничего не ответил. Вместо этого спросил:– Что заставило тебя пойти на предательство? Предатели никому не нужны. Ведь главное в нашей жизни – это долг и честь!Кикути усмехнулся:– Да ну? Спроси-ка о чести и долге у тех, кто затеял эту войну, кто нами командует! Тебе не кажется, что им просто выгодно иметь армию ослепленных идеей безумцев, не боящихся смерти, бескорыстных, приученных, что бы ни случилось, идти до конца, думая прежде всего о чести и долге, о том, как это прекрасно – сражаться и умереть! Это им, тем, кто наверху, достаются замки и земли, оружие и женщины! А мы должны быть счастливы от возможности погибнуть с честью.– Мало кто выдерживает испытание деньгами и властью, – тихо промолвил Акира. Потом так же негромко спросил: – Почему ты изменил своему господину?Кикути презрительно скривил губы:– Здесь мне кое-что обещали, а Нагасава не слишком охотно давал должности, считал, что служить ему – и без того большая честь! Взять хотя бы тебя: вон какие доспехи, командирский чин, небось и денег хватает, и, – Кикути подмигнул, – куча наложниц! Помнится, Нагасава не оказывал тебе подобных почестей!– И все-таки, – задумчиво произнес Акира, – я уверен: крепость не взять.– А я уверен в другом и даже знаю, как это сделать. Нужно выманить Нагасаву из замка…– Это невозможно!Кикути хитровато прищурился:– Возможно. Нужно предложить ему принять бой на равнине. По законам чести, он не сможет отказаться. И это его погубит.Акира сжал челюсти и молчал. Потом спросил о другом:– Не знаешь, жива ли Отомо-сан?Он с трудом подавил горестный вздох, когда Кикути ответил:– Нет, она умерла, кажется, вскоре после твоего исчезновения.– А госпожа Тиэко, жена господина Нагасавы?– Она покончила с собой, и все прекрасно поняли почему! – Кикути осклабился. – Теперь там всем заправляет та, другая! Служанки пикнуть не смеют. Говорят, сам Нагасава перед нею робеет… Такая красавица, что просто солнце меркнет, вдобавок каждый день в новом наряде…– А ребенок? – прошептал Акира.– Растет мальчишка. Правда, я его не видел. Нагасава день и ночь стережет наследника! А ты-то как здесь оказался? – спросил он.Но Акира не пожелал ни о чем рассказывать и удалился к себе. Он узнал все, что хотел, и нельзя сказать, что его порадовали такие вести.Юноша ничуть не удивился, когда через несколько дней в лагерь прибыл посланник Нагасавы, известивший о том, что господин согласен принять бой на равнине. Акира не стал даже размышлять, правильно ли поступил Нагасава.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72