На западе они всегда говорят об островах Тир-на-ног или Ирландской Микле. Люди из Нормандии или Бискайи ничего об этом не знают, так они говорили. Вот и все, нет никакой истории и нет никакого конца.
— Конец может быть в том, что негодяй всегда найдет место, куда бежать, — сказал Сирбхолл.
— Нет, такого не может быть. Не зря говорится, что негодяй никогда не находит места, где бы остановиться, для негодяя вся земля, словно горящие уголья.
Он снова взялся за кусок дерева и стал вырезать ноги. Конэлл выбрался из груды спящих борзых и забрался под юбки Од, так что наружу торчала только его голова.
— Я иногда размышляю над этим, — сказала Од. Она подняла кусок полотна, над которым работала, и уставилась над своими коленями на Конэлла.
— Расскажи мне историю Ойсина, — сказал Эгон.
— Ты слышал ее тысячу раз.
— Она мне нравится, расскажи, — настаивал Эгон.
— В истории Ойсина тоже есть острова, — сказал Мюртах.
— Где ты слышал об этих островах? — спросил Сирбхолл. — Ты говорил, от датчан.
— Финнлэйт знает. Был тот человек, который приполз к нашим кострам, весь израненный, — почти сразу после Бегства — мы внесли его внутрь, надо быть нечеловеком, чтобы отказать в этом даже датчанину, если он ранен. Он рассказал мне кое-что. Я узнал что-то от датчанина-изгнанника, который брел из Дублина в Уэксфорд, опережая на два шага свою репутацию, все были против него. А еще больше от валлийца-арфиста, как я уже говорил вам.
— Я помню его, — сказал Финнлэйт, — этого раненого датчанина, Хэлфдэн было его имя.
— О, да! — сказала Од, — тот, у которого было такое сильное кровотечение, что он испачкал мои одеяла.
— Это были одеяла моей матери, это было до того, как ты и я поженились.
— Теперь это мои одеяла, и на них до сих пор заметны пятна крови.
— Мы храним здесь одеяла подолгу, — сказал Мюртах Сирбхоллу. — Нил, принеси мне мою арфу. Датчанин научил меня также датскому языку.
— Я не знал, что ты говоришь на нем.
— Не очень хорошо. А ты?
— О, совсем чуть-чуть.
Мюртах играл на арфе, пока Финнлэйт рассказывал историю Ойсина. Дождь в тот день шел непрестанно и весь последующий тоже, и все они рассказывали истории. Мюртах закончил куклу и теперь работал над вазой, которую обещал сделать для Од. Время от времени он рассказывал какую-нибудь сказку или отрывок из саги Кухулэйн.
Большинство историй рассказывал Финнлэйт. Никогда Мюртах не слышал, чтобы он говорил так много. Наклонившись вперед, протянув руки к огню, он выкладывал все истории, которые когда-либо слышал в своем собственном детстве, — о злых духах, эльфах и феях, об Ос Сайд и Туха да Дэнээн, о том, как Нера нашла диадему Дагды, как Энгус вытаскивал живых лягушек из своих ушей, он заставлял Мюртаха играть Кэтл-Роуд Кулэй, так что он, Финнлэйт, тоже мог рассказывать эту историю. Дети как завороженные смотрели на него, раскрыв рты, зримо видя то, что он рассказывал и хотел, чтобы они видели. Наконец, на третий день, он откинулся и сказал:
— Это все.
— Лучше всего ты рассказал историю о Сайд, — сказал Нил, — ты, должно быть, знаешь все истории, какие когда-либо кто-нибудь слышал.
— Я уже старый, — сказал Финнлэйт, — или, скажем даже, я очень стар, а старые люди знают куда больше историй, чем такие подростки, как Мюртах.
— Отец не подросток, — сказал Нил.
— О, может быть, по возрасту и нет, но он самый маленький мужчина, какого я когда-либо видел в наших семьях.
— Господи, — сказал Мюртах, — тебя послушать, так можно подумать, что я ниже этой скамейки.
— Ты слишком долго просидел на чердаке, — сказал Сирбхолл, — где не с кем было поговорить… Что это?
Мюртах встал:
— Кто-то стучит в ворота — я думал, что это ветер. — Он снял со стены свой лук. Сирбхолл вскочил, и они вместе вышли наружу.
— Возможно, это кто-то с нижней части долины, — сказал Мюртах. Часть клана имела там заграждение.
Флэнн и Мохон уже подошли к воротам, они крикнули:
— Тут несколько странников, они хотят войти, один из них оллум.
Сирбхолл засмеялся. Мюртах махнул рукой и крикнул:
— Пусть заходят.
Он спрятал свой лук под плащ, чтобы дождь не намочил его.
Трое мужчин на мокрых лошадях въехали в ворота. Флэнн и Мохон повели лошадей к сараю, а эти трое пошли по грязи к Мюртаху. Сирбхолл направился открыть дверь. Мюртах сказал:
— Добро пожаловать, заходите, и вы уже не чужаки. Чтоб я пропал, если это не Энгус О'Лочэйн.
— Ах, — сказал Энгус, — я надеялся поймать тебя вне дома, чтобы ты принял меня, как чужака, и укрыл на некоторое время.
Они обменялись рукопожатиями и вошли внутрь. Прежде чем закрыть дверь, Мюртах взглянул на небо:
— В тучах появились разрывы. Может быть дождь скоро прекратится.
— Или будет лить последующую неделю, или две, — сказал Энгус. — Найти тебя — это все равно, что поймать черную лошадь ночью в закрытом сарае.
Оллум высвобождался из необъятного плаща, с которого на всех брызгала грязная вода. Од достала для него сухую тунику и еще одну для Энгуса. Третий мужчина, слуга, ушел со стражами дома, которые пили и переговаривались в дальнем углу помещения.
— Ты искал меня? — сказал Мюртах. — Мы были друзьями, когда были детьми, и, мне кажется, я видел тебя на сборище у короля в Кэтхэйре. Но я никак не думал, что ты будешь меня так упорно искать. Или за этим стоит корона?
— О, и это тоже.
— Не начинай разговоры, пока человек не отогреется, — сказала Од, — вернее, оба. Садись сюда, Энгус.
— Ага, — сказал Энгус и взял аскуибх, который она дала ему. — Разумная женщина — это благодеяние для каждого мужчины.
— Ты знаешь Од. Она дочь Доннэчи. А разные пострелята и эльфы на полу — включая эту странного вида борзую между ними — принадлежат мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61