Мюртах поставил арфу на стол. Его ладони неожиданно стали влажными.
— Я могу говорить только тогда, когда я хочу сказать что-нибудь.
— Скажи что-нибудь сейчас. Говори, арфист. Ты так хорошо умеешь говорить.
Мюртах взглянул на Эйнара. Кровь стучала в его ушах.
— Только не ради тебя.
Бьорн кинулся к нему и ударил размашисто по лицу. Мюртах полетел по полу на спине, повернулся на пятках и кинулся к двери в спальную комнату. Бьорн, словно лунатик, следовал за ним. Огромные руки обрушились на его плечи. Они ударили одновременно, но Мюртах вывернулся из хватки Бьорна. Он пробивался к двери, Бьорн ударил его по спине и снова сбил вниз; откинувшись, Мюртах взметнул обе ноги к груди Бьорна и отбросил его прочь. Вскочив на ноги, он промчался сквозь дверь и хлопнул ею за собой. В полутьме он схватил свой лук у дальней стены.
Дверь с треском распахнулась. Мюртах был в смятении, лук в его руках был не натянут.
— Не подходи ближе.
— Положи эту игрушку и иди драться со мной. Мюртах натянул лук и приложил стрелу.
— Уходи. Оставь меня в покое. Бьорн сжал кулаки.
— Ну и спи с этой штукой рядом, слабак. Он вышел, захлопнув дверь.
Мюртах опустился, держа лук на коленях. Его арфа осталась там. Он не мог оставаться здесь, сидеть здесь целый день, всю ночь со своим луком, спустив тетиву. Но если он выйдет отсюда…
Бьорн убийца, хоть и крещеный. Мюртах встал, держа в левой руке лук и две стрелы, и открыл дверь. Бьорн и Эйнар все еще пребывали за столом, ничего не говоря, между ними стоял кувшин. Он подошел к тому месту, где на столе лежала его арфа, и взял ее. Они ничего не сказали и не взглянули на него. Он подошел к наружной двери и отворил ее. Эйнар повернул к нему лицо, его пустые глаза смотрели словно сквозь него. Мюртах опустил лук и вышел под струящийся солнечный свет.
Он пошел на базарную площадь набрать воды для своей кобылы и встретил Торстейна. Торстейн сказал:
— А где твой друг?
— Мы поссорились, — сказал Мюртах. Он вытащил бадейку и вылил ее в бурдюк.
— Ничего, — сказал Торстейн, — к обеду это пройдет. Мюртах опустил бадью снова в колодец.
— Нет, — сказал он, — там не было больше никого, кроме Эйнара.
Торстейн сдвинул брови. Мюртах ушел, чтобы напоить кобылу.
Он спрятал арфу в ее яслях, откуда мог бы ее легко достать. Уже становилось заметно, что в животе у нее жеребенок.
Она игриво боднула его, а он стоял рядом с ней, счищая пыль и солому с ее шкуры ладонью, пока она пила воду и тыкалась носом в сено поверх арфы. Дверь конюшни отворилась, Мюртах вскинул голову. Но это был всего лишь Бро-дир, вводящий свою гнедую лошадь.
— А, арфист. Добрый день.
— Добрый день.
Бродир поставил свою лошадь и бросил в угол длинной конюшни все принадлежности. Потом подошел к Мюртаху.
— Какая прекрасная кобыла. А жеребец тоже был хорош?
— Награда клана О'Руэйрк.
— Да? Он так же хорош, как серый Мелмордхи?
— Лучше.
Бродир положил руку на круп кобылы, и она тут же сбросила ее. Мюртах успокоил ее и сказал:
— Она сейчас не так вежлива, какой может быть.
— Я слышал, кто-то говорил, что ты и Бьорн рассорились. Мюртах пожал плечами, кобыла боднула его и он стал расчесывать пальцами ее гриву, извлекая из нее соломинки.
— Тебя не обидит, если я скажу, что в моем обществе ты в безопасности?
— Я чувствую себя в достаточной безопасности везде, где я нахожусь.
— Бьорн странный человек.
Если я окажу тебе свое покровительство, он не попытается и тронуть тебя. Он хорошо знает, что такое пойти против меня. А мне бы арфист пригодился.
— Я бы… скорее… нет. Спасибо тебе.
— Не за что. До свидания.
Бродир прошел вдоль стены и вышел наружу. «Я приз, который кто-то должен получить», — подумал Мюртах. Что-то, отличающее важного человека. Он прижался лицом к теплой шее кобылы и закрыл глаза, неожиданно он почувствовал ненависть к ним ко всем.
— Ты сыграешь для нас, Мюртах? — сказал за обедом Мелмордха, переводя взгляд с Бьорна на Мюртаха и обратно. Мюртах положил свой нож возле тарелки.
— От этой холодной погоды мои руки замерзли, король.
— Говорят, у труса руки всегда холодные, — негромко сказал Бьорн, разглядывая свой кусок мяса.
— Их легко отогреть в медвежьей шкуре, — сказал Мюртах.
— Это ты ко мне обращаешься, трус?
— А летом ты носишь меховые рукавицы? О тебе я ничего не говорил.
Он поднял глаза и увидел, как ровно смотрит на него Бьорн. Все намерения Бьорна были на его лице в гневе неразличимы: кости его лица казались железными под натянувшейся кожей.
— Я сказал, что ты трус, — громче повторил Бьорн. Мюртах смотрел на него какое-то мгновение, потом кивнул:
— Да. Ты сказал это три раза. Такие вещи становятся неинтересными, когда их повторяют. Ты сиди, ты нас всех отрываешь от еды.
Он продолжил отрезать куски от своего ломтя мяса. Звук его ножа звенел в тишине. Наконец Бродир сказал:
— Сядь, Бьорн. Он не намерен драться с тобой.
Скамья скрипнула, и негромкие звуки еды возобновились. Мюртах взглянул на Бьорна и увидел, как он склонился над своей тарелкой, потупив взор. Уши его горели, как у мальчишки.
Обед был недолгий, потому что Мюртах так и не играл, и потому, что Бродир захотел спать раньше. Мюртах сидел в зале, в углу, и прислушивался к общему разговору. Как только он думал о сражении, в животе у него все съеживалось.
Мелмордха сказал:
— Что тебя мучает? Мюртах подскочил:
— Ты напугал меня.
— Извини. — Мелмордха присел рядом. — Я говорил тебе, чтобы ты не оставался здесь.
— Да, ладно.
Напротив в зале кто-то захохотал, неожиданно среди тихого бормотания.
— Ты боишься? — спросил Мелмордха. — Завтрашнего дня?
— Да, — сказал Мюртах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61