Часть дивизий должна была выступить вечером 17 июня, остальные — на сутки позднее. Они забирали с собой все необходимое для боевых действий. В целях скрытности двигаться войска должны были только ночью. Всего им понадобится от восьми до двенадцати ночных переходов.
План был разработан детально. 31-й стрелковый корпус из района Коростеня к утру 28 июня должен был подойти к границе вблизи Ковеля. Штабу корпуса до 22 июня надлежало оставаться на месте. 36-й стрелковый корпус должен был занять приграничный район Дубно, Козин, Кременец к утру 27 июня; 37-му стрелковому корпусу уже к утру 25 июня нужно было сосредоточиться в районе Перемышляны, Брезжаны, Дунаюв; 55-му стрелковому корпусу (без одной дивизии, остававшейся на месте) предписывалось выйти к границе 26 июня, 49-му — к 30 июня.
Чтобы гитлеровцы не заметили наших перемещений, районы сосредоточения корпусов были выбраны не у самой границы, а в нескольких суточных переходах восточное.
Для контроля за организацией марша Военный совет потребовал послать в каждую дивизию представителей оперативного отдела штаба армии. Но их просто не хватило бы, поэтому пришлось привлечь офицеров и из других отделов.
Работы нам все прибавлялось. Мы вносили необходимые изменения в планы прикрытия границы, готовили карты по основным операционным направлениям, описание маршрутов, изучали и обобщали корпусные и армейские рекогносцировочные материалы. А тут еще прием и размещение двух армий, переброска корпусов к границе…
Все это вынудило повторить генералу Пуркаеву мою давнишнюю просьбу об увеличении состава оперативного отдела. Присутствовавший во время разговора генерал Антонов покачал головой:
— Эх, Иван Христофорович, где там увеличивать. Говорят, Генеральному штабу приказано в двухнедельный срок наметить новое сокращение штатов центрального и окружных аппаратов на двадцать процентов… Так что и ты прикинь, с кем тебе расставаться.
— Где этот приказ? — раздраженно спросил Пуркаев.
— Сегодня или завтра мы его получим, — спокойно ответил наш специалист «по организации и мобилизации».
— Вот когда получим, тогда и будем думать. — Помолчав, Пуркаев добавил: — А оперативный отдел я не позволю сокращать. Ищите единицы за счет других отделов.
— Есть, Максим Алексеевич, — охотно согласился Антонов.
Оставалось радоваться, что хоть сокращать-то начальник штаба запретил… (Приказ этот мы так и не успели выполнить: началась война. И мне впоследствии стало казаться, что просто не могло быть такого приказа за неделю до начала боев. Работая над этой книгой, я решил проверить, не подвела ли меня память. Оказалось, что приказ все-таки был).
Как только директивы о выдвижении корпусов к границе дошли до исполнителей, посыпались вопросы и просьбы.
Первым позвонил Пуркаеву командир 55-го стрелкового корпуса. Он спросил, как быть с теми подразделениями, которые находятся на сборах по подготовке парашютистов, и посылать ли, как предусмотрено планом» туда же еще три батальона.
Пуркаев переговорил с командующим и только после этого сказал мне:
— Сообщите командиру корпуса: все отсутствующие подразделения немедленно вернуть и больше на сборы не отсылать ни одного батальона.
Впоследствии я узнал, что находившиеся на сборах подразделения так и не успели к началу войны возвратиться в свой корпус.
Телефон у начальника штаба не переставал звонить: одни просили вернуть в корпус части, взятые командованием на выполнение различных заданий, другие — ускорить возвращение артиллерии с полигона, третьи — пополнить транспорт. Все наши учебные, хозяйственные и строительные планы были рассчитаны на мирное время. Сейчас надо было срочно вносить коренные поправки. Но не все мы могли сделать без разрешения Москвы.
В эти тревожные июньские дни мне особенно запомнилась одна встреча. С головой погрузившись в работу, я и не заметил, как кто-то зашел в мой кабинет.
— Здравствуй, товарищ полковник! — услышал я вдруг звучный веселый голос.
Оторвав взгляд от карты, увидел перед собой своего старого знакомого. Это был генерал-лейтенант Иван Степанович Конев. Впервые судьба свела нас еще в 1927 году, в гурзуфском санатории, где мы довольно близко познакомились. Мой новый товарищ отличался прямолинейным характером и остроумием. Он много читал, уделяя этому каждую свободную минуту.
Много говорили мы с ним тогда о волновавших нас проблемах армейской жизни. В результате этих бесед у меня создалось об Иване Степановиче мнение как об оригинально и творчески мыслящем командире, который был не только большим знатоком тактики, но и хорошим методистом боевой подготовки войск. Я подметил у Конева какое-то особое умение различать в развитии военного дела ростки нового, прогрессивного. Все шаблонное вызывало в нем крайнее раздражение, и тут уж даже дружеское расположение не спасало от резкой критики.
Мы как-то легко подружились. Этому способствовало, конечно, и то, что наши служебные интересы во многом совпадали: оба тогда командовали полками.
Несколько лет спустя мы встретились в стенах Академии имени М. В. Фрунзе. Хотя я учился на основном факультете, а он — на особом, мы находили время для дружеской беседы. После учебы наши пути снова разошлись. Я с интересом следил за быстрым продвижением Ивана Степановича по службе и искренне радовался его успехам. Накануне войны он уже командовал войсками Северо-Кавказского военного округа, основная часть которых и составила нашу новую, 19-ю армию. Конев был назначен командующим этой армией. Но я совсем не ожидал, что так скоро увижу его здесь, в Киеве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184