Правофланговые соединения нашей 37-й армии отбивают атаки пехотных дивизий противника, наступающих вдоль шоссе Козелец — Киев. Враг старается обойти открытые фланги 5-й и 37-й армий. Отдельные соединения 5-й и 21-й армий уже несколько раз попадали в окружение. Командующий 21-й армией генерал-лейтенант В. И. Кузнецов доносит, что три его дивизии — 187, 219 и 117-я — с трудом сумели пробиться из кольца. В ожесточенных боях наши соединения тают. По существу, войска фронта отрезаны. Армии, давно не получавшие пополнений, теряют последние силы. 40-я армия, к примеру, насчитывает сейчас всего около пяти тысяч активных штыков, сотню орудий и десяток танков. Не лучше положение в 5-й армии. В дивизиях ее 31-го стрелкового корпуса, которым продолжал командовать генерал Н. В. Калинин, осталось в строю меньше двух с половиной тысяч активных штыков. И все же этим ослабленным соединениям каким-то чудом удается удерживать почти семидесятикилометровый участок фронта.
Мне показали донесение Кирпоноса в Генштаб и главкому направления. Оно заканчивалось словами:
«Фронт перешел к боям в условиях, окружения и полного пересечения коммуникаций. Переношу командный пункт в Киев, как единственный пункт, откуда имеется возможность управления войсками. Прошу подготовить необходимые мероприятия по снабжению армий фронта огнеприпасами при помощи авиатранспорта».
У меня защемило сердце. Возможностей добраться до штаба фронта становилось все меньше.
Утром 16 сентября меня вызвали к главкому направления. В кабинете находились С. К. Тимошенко и член Военного совета направления Н. С. Хрущев.
— Ну что, по-прежнему рвешься к своим? — спросил маршал.
— Так точно. В такое тяжелое время я обязан быть в штабе фронта. Поскольку все пути перерезаны, прошу разрешить вылететь самолетом.
Глядя на меня с явным одобрением, главком заговорил об обстановке на киевском направлении. Оперативное положение войск фронта с каждым часом ухудшается. Противник вчера находился в двух-трех десятках километров от штаба фронта. Вот-вот может полностью нарушиться управление войсками.
Медленно потирая пальцами виски, словно утихомиривая боль, маршал сказал:
— Сейчас мы делаем все, чтобы помочь фронту: стягиваем на Ромны и Лубны все силы, которые смогли собрать, в том числе усиленный танками кавкорпус Белова и три отдельные танковые бригады. Через несколько дней к нам подойдут дивизии Руссиянова и Лизюкова*. Этими силами мы попытаемся пробиться навстречу окруженным войскам фронта. Мы отдаем себе отчет, что разгромить две прорвавшиеся фашистские танковые армии мы не сможем, но создадим бреши, через которые смогут выйти окруженные войска. Вот цель наших ударов. Мы уверены, что в создавшейся обстановке Верховный Главнокомандующий разрешит Юго-Западному фронту отойти к реке Псел, поэтому и решили отдать сейчас приказ на организацию выхода из окружения. С минуту главком молча ходил по комнате.
— Сегодня же мы снова попытаемся переговорить с Москвой. Я надеюсь, что нам удастся убедить Ставку. А пока мы будем вести переговоры, Кирпонос и его штаб должны воспользоваться тем, что у противника еще нет сплошного фронта окружения.
Мне показалось, что после этих слов маршал словно сбросил с себя груз последних сомнений. Его выразительное лицо смягчилось, глубокие морщины на лбу разгладились. Чеканя слова, он продолжал:
— Доложите, товарищ Баграмян, генералу Кирпоносу, что в создавшейся обстановке Военный совет Юго-Западного направления единственно целесообразным решением для войск Юго-Западного фронта считает организованный отход. Передайте командующему фронтом мое устное приказание: оставив Киевский укрепленный район и прикрывшись небольшими силами по Днепру, незамедлительно начать отвод главных сил на тыловой оборонительный рубеж. Основная задача — при содействии наших резервов разгромить противника, вышедшего на тылы войск фронта, и в последующем перейти к обороне по реке Псел. Пусть Кирпонос проявит максимум активности, решительнее наносит удары в направлениях на Ромны и Лубны, а не ждет, пока мы его вытащим из кольца.
Я облегченно вздохнул. Появилась надежда, что не все еще потеряно.
Дав указания о порядке отвода и организации управления войсками в условиях выхода из окружения, главком сказал на прощание:
— Спешите, товарищ Баграмян. И пусть Кирпонос не медлит! Ваш перелет из Полтавы в район Пирятина обеспечит генерал Фалалеев.
Не теряя времени, я направился к командующему ВВС направления. Ф. Я. Фалалеев сказал, что уже выделил для меня скоростной бомбардировщик с опытным экипажем.
Казалось, все шло хорошо. Но меня смущало одно обстоятельство: такие важные полномочия, которыми наделил меня Военный совет Юго-Западного направления, не подкреплялись документами. Правда, приходилось учитывать, что самолет могут сбить, и совсем не желательно, чтобы такой документ попал в руки врага…
— — — — — — —
* 1-я гвардейская стрелковая и 1-я гвардейская мотострелковая дивизии.
Из-за непогоды мы смогли вылететь лишь на следующий день. Меня усадили в прозрачной башне стрелка-радиста, откуда открывается широкий обзор. Нас сопровождают два истребителя. Пройдя через линию фронта, они повернули назад. И тотчас над горизонтом появились черные точки. Летчик не стал сворачивать и на предельной скорости вел самолет на запад. Нам повезло. Мы проскочили сквозь заслон вражеских истребителей. Вот и аэродром Гребенка — пункт назначения. Встретили нас негостеприимно. С земли ударили зенитки. Огонь они прекратили лишь после серии сигнальных ракет, означавших:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184