Есть ничего не хотелось. Голова была налита чем-то тяжелым, что давило на мозг. Не помогали ни коньяк, ни морфий. Память точно ножом отрезало. Номер полевой почты полка и фамилию командира вспомнить не мог. А как хотелось дать знать о себе товарищам. Возможно, кто-либо по пути и заехал бы.
Однажды в воскресенье, часов в десять утра, его разбудили голоса людей, споривших в коридоре.
– Как же это вы нас не пустите к нему? Это ведь наш летчик, – слышался незнакомый женский голос.
– А вы что, родственники его? – спрашивала сестра.
– Значит, выходит, родственники…
– Все равно, без главврача впустить не могу.
– Не спорьте. Вот записка от главврача, – вмешался мужской голос.
– Это другое дело, – уже более миролюбиво ответила сестра. – Вот, пожалуйста, возьмите халаты.
Через минуту в дверь постучали, и группа незнакомых людей вошла в палату.
«Шефы», – подумал летчик. Впереди всех шла немолодая уже женщина, и первое, что заметил Черенок, это ее мягкий, приветливый взгляд. Она подошла к койке больного, посмотрела на него и осторожно поздоровалась за руку.
– Вы нас, конечно, не знаете. Мы из хутора Николаевского, – произнес подошедший за ней мужчина, присаживаясь на табуретку. – Моя фамилия Прохоров, Николай Харитонович. Я председатель колхоза, а это все наши колхозники – хуторяне. Вот тетя Паша. Она как раз вас и спасла, вытащила из самолета.
Черенок посмотрел в затуманенные слезой глаза женщины и дрогнувшим голосом тихо сказал:
– Спасибо, мать…
У женщины по щеке покатилась слеза. Она смахнула ее концом шали.
– Поправляйся, сыночек, – сказала она, – выздоравливай да приезжай к нам на отдых. Немец хотя и ограбил нас, но мы еще живем ничего – угостить есть чем. До войны колхоз наш миллионером был. Вот тут мы тебе гостинцев привезли.
Тетя Паша стала выкладывать из узлов и корзин продукты.
– Ешь, сынок, на здоровье. А то здесь, сказывают, не притрагиваешься ты ни к чему. Как же так можно?
– Спасибо, мать, не хочется есть… Я после…
– Да! – произнес председатель. – Мы тогда прямо-таки не знали, что и делать с тобой.
– Расскажите, как вы меня нашли? – попросил летчик.
– Зачем же искать-то? Ты сам прилетел, – сказала тетя Паша. – В тот день я со своей бригадой в поле прошлогоднюю кукурузу резала. На корм скотине. Режем, вдруг слышу – гудит. Ближе, ближе, потом смотрим, самолет летит, да низко, над самыми головами. Перескочил через нас и сразу трах об землю, аж куски полетели, и как начал стрелять, матушки мои!..
– Как стрелять? – удивленно приподнялся на кровати Черенок. – Не может быть!
– Не знаю, сынок, как стрелял, а стрелял. Даже пули свистели… Мы подумали было – фашист, и скорее бежать. А потом видим – все тихо, никто не вылезает и вернулись. Смотрим, сбоку крыло лежит, отломалось, а на нем звезда красная. Бабы, говорю, наш!
– Значит, крыло отвалилось? – задумчиво переспросил летчик.
– Да, все там побилось, сынок. Одна будка стеклянная осталась… Стекло, видать, толстое, крепкое.
– Теперь мне ясно, почему была стрельба, – сказал Черенок. – Трос от гашеток потянул спусковой механизм, когда крыло отвалилось…
– Тебе, сынок, лучше знать, чего там и как. А когда посмотрели мы на тебя, ну, думаем, убился. Открывали мы, открывали стеклянную будку, да так и не открыли. Уже когда Николай Харитонович приехал да вилы в дырку просунул, тогда лишь свернули будку и вытащили тебя. А ты застонал и тихонько так спрашиваешь: «Немцев здесь нет?» Нет, говорю, сынок, не беспокойся, здесь свои. Пить, говоришь, дайте. – И уж больше ничего не сказал. Так мы и привезли тебя в госпиталь. Все боялись в дороге – не довезем живым.
– Ничего, теперь он поправится, – улыбаясь хлопнул себя по коленке председатель. – Мы его еще женим на хуторе. Обязательно женим.
За разговорами не заметили, как быстро пролетели минуты, отведенные на свидание. В дверях появилась сестра и напомнила, что пора уходить. Все поднялись и стали прощаться.
– По воскресеньям ожидай, будем приезжать. – сказал Николай Харитонович.
– Спасибо, отец. Спасибо, мать, – отвечал растроганный Черенок, пожимая им руки. – Передайте привет всем хуторянам и скажите, что я обязательно выздоровлю.
Гости, осторожно ступая, пошли к двери, а Черенок, утомленный разговором, прислонился к подушке, вытянулся и закрыл глаза.
… Прошло еще около месяца. Память не восстанавливалась. Черенок делал мучительные попытки вспомнить свое прошлое, но это не удавалось. Смутно он сознавал, что что-то уже было связано в его жизни с Черкесском, но что?
– Черкесск! Черкесск!.. – твердил он про себя. – Какая досада!..
Днем к нему часто заходили раненые из других палат, командиры и солдаты, наслышанные о его чудесном воскрешении. Чаще других бывал артиллерийский капитан Корнев, раненный осколком в бедро, который просиживал целыми часами у него, рассказывая разные невероятные истории о своем артдивизионе, о пушках, в которые был влюблен по уши, и страшно обижался, если другие выражали недоверие к его рассказам.
– Нет в мире бога, кроме артиллерии, и капитан Корнев – пророк его, – острили на его счет весельчаки танкисты.
Однажды, рассказывая Черенку о каком-то из ряда вон выходящем происшествии на Южном фронте, Корнев упомянул населенный пункт Матвеев Курган.
– Матвеев Курган? – вскрикнул пораженный летчик, и взгляд его, полный мучительного напряжения, стал блуждать по сторонам. – Матвеев Курган… Ведь я там был, был… – возбужденно продолжал он. – Там мой приятель, танкист Сергей… Из Черкесска он… Вспомнил! Его семья здесь, в городе. Какое совпадение! Ты подумай, бомбардир! Вот узнать бы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110