Приходится одновременно и думать и действовать. К нам, летчикам, как ни к кому другому, больше всего относится изречение «промедление смерти подобно».
Держа в руке секундомер, Смирнов давал летчикам вводные и, следя глазами за стрелкой, ожидал ответа. Время на размышление отводилось чрезвычайно ограниченное.
– Вы, младший лейтенант, летите парой. Высота тысяча метров. Сзади, сверху берут вас в клещи «мессершмитты». Ваше решение? Пятнадцать секунд. Засекаю.
– Лейтенант Пуля, вы попали в сильнейший огонь. На выходе из атаки вас подкарауливают истребители противника. Ваши действия? – сыпал вопросами Смирнов и тут же, поворачиваясь к первому, спрашивал ответ. Тот, наморщив лоб, с трудом вытягивал из себя:
– Я лично полагаю, что в создавшейся обстановке вероятнее всего пришлось бы применить маневр «ножниц», который обеспечил бы…
– Э-э… Довольно! Вы уже сбиты… – морщась останавливал его Смирнов и добавлял: – Для вас остался один маневр – дергать кольцо парашюта, если вы еще живы. И откуда у вас, военного человека, такие километровые фразы? Короче надо. Тренируйтесь думать быстрее, лаконичнее. А то тянете, тянете, словно покойника везете…
– Рыба! – грохнул хор игроков за столом.
– А ну-ка, Леонид, сосчитай улов!
Смирнов оглянулся, покачал головой и взялся было за Остапа, но в это время со стоянки позвонил старший техник Ляховский, и Смирнов надолго засел у аппарата. Летчики обступили печку.
– Вряд ли кто в такую погоду, как сейчас, попытается дергать кольцо парашюта… – раздался насмешливый голос из-за печки. – Какие уж там прыжки! Высота полсотни метров! Да и вообще парашют берешь больше для того, чтобы сидеть было на чем…
– Нет. Неверно. Мало ли что в воздухе бывает… – возразил Черенок, кивая в сторону Остапа. – Вот хотя бы с ним. Не будь парашюта, только бы и видели Остапа, – намекнул он на еще свежее в памяти приключение Пули.
– Мд-а… – буркнул Остап, отодвигаясь от печки. – Между прочим, у меня приятель был, сосед – Вася Ткаченок. Мы с ним в аэроклубе вместе учились. Вот уж парашютист был – просто страсть! В выходной поедем, бывало, в парк Шевченко, ребята кто с девушками, кто на стадион, кто в шашлычную, а Вася – без остановки на парашютную вышку. Извозится весь, на себя не похож. «Мало тебе, чертяка, – говорят ему, – что на аэродроме каждый день прыгаешь, так ты и здесь?» А он: «Это я, чтоб не потерять спортивную форму». И как начнет, как начнет расписывать про всяческие случаи да происшествия! Правда, верить ему особенно не верили. Любил загнуть иногда…
– Послушай, а не Остапом ли, случайно, звали его? – поинтересовался Борода.
– Не остри, Жора, – возмутился Остап. – Я уже сказал, что мой сосед, Вася Ткаченок. И если это тебя не устраивает, можешь не слушать. Так вот, – продолжал он дальше, – однажды, перед Днем авиации, были мы на аэродроме. Смотрим – "тренируются парашютисты. Прыгают с У-два. Прыгнул и Вася мой. Открыл купол, да только немного не рассчитал. Стало его, как одуванчик, сносить ветром прямо на кладбище. Было у нас такое соседство неприятное. Крестов на нем, памятников разных – темный лес! Пригробился Вася на это мертвое царство и лежит, бедняга. Запутался в стропах, черепок расцарапал и ругается вовсю. Ну, думаем, что с ним делать? До больницы далеко. Командир эскадрильи говорит: «Здесь рядом психиатрическая больница, давайте его туда. Неважно, что там врачи психиатры, все равно помогут».
Ну, мы Васю на полуторку и в больницу. Врач оказался умелый, в момент его голову подремонтировал. Мы хотели было везти Васю в госпиталь, но он отказался. Я, говорит, еще не сошел с ума, чтобы отсюда уходить. Отдохну, говорит, в саду, пока жара не спадет, а вечерком сам уйду.
После полетов приезжаю домой. Искупался, лег было поспать, вдруг слышу – будят. Смотрю, Васькина мать – тетя Феня. Спрашивает: «Почему Василия моего нету?»
Я возьми сдуру и ляпни: «В сумасшедшем доме он!» – «Батюшки! – завопила она. – С чего же это он?» – И тут только я опомнился, что спросонок перепугал старуху, начал успокаивать ее, да куда там! Не верит. Зовет ехать. Что поделаешь? Пришлось вставать. Приезжаем. Заходим в ворота, а Вася наш стоит среди двора, забинтованный до самых глаз, и гогочет. «Видали, говорю, сумасшедшего?».
– Все! Козлы! – раздался торжествующий голос Оленина, и вслед за этим послышался грохот костяшек, шум отодвигаемых ящиков.
– Подходи! Садись на расправу, очередные, – сыпались шутки.
Проигравшиеся «козлы», уныло поднимаясь, уступали свои места за столом.
В это время заиндевевшая от мороза дверь распахнулась. Повариха и солдат из БАО внесли в землянку бидоны и бачки с завтраком. Дебелая повариха в бывшем когда-то белым халате, стоящем на ней конусом, расставила на столах посуду и взялась за половник. Но, опустив его в бидон, пожала плечами и виновато посмотрела на летчиков.
– Извиняйте, товарищи командиры, – сказала она. – Неприятность. Придется немного подождать. Видите? Пока буксовали среди поля, все так замерзло, что не проковырнуть.
Решительно вскинув голову, она крикнула солдату БАО:
– Иванов! Разыщи дров! Да скорее! Топи пожарче! Товарищей командиров кормить надо.
– Разыщи!.. А где их в голом поле разыщешь? – пробормотал недовольно Иванов, но под строгим взором могучей поварихи сразу смолк и тотчас скрылся за дверью.
Борода водрузил бидон на времянку. В трубе гудело и охало.
Свирепый ветер, вырываясь откуда-то из прикаспийской степи, проносился над аэродромом, поднимая облако острой снежной пыли. Порой тучи опускались так низко, что катились почти по земле, и снеговые вихри застилали мглой разбросанные по стоянкам самолеты и серые фигуры солдат БАО.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110