– Передайте в хозяйство, чтоб выслали… – но тут в наушниках затрещало так, что Черенок не смог разобрать, кого же надо выслать из «хозяйства». Затем загудел голос Остапа. Он также вел группу с задания и кричал во всю силу легких:
– Орешки, я – Пуля. Бомбил и штурмовал железнодорожный вокзал в городе… в городе этом, как его? Зандаров, как его зовут? Ну, с двумя озерами на окраине… черт побери… тьфу! – в Ор-тель-сбурге! – заорал он и тише уже добавил: – Ну и названия, будь они прокляты…
Спустя несколько минут он догнал Черенка, пристроил к нему свою группу, и они полетели вместе своим излюбленным строем развернутого фронта, крыло в крыло.
Через три дня полк менял базу. В Восточной Пруссии, южнее Алленштейна, есть городишко Гросс-Шиманен. В годы войны возле него размещалась база ночных бомбардировщиков «хейнкель-111» германской авиагруппы Грюнвальд. Аэродром с бетонированными взлетными дорожками раскинулся на опушке лесного массива. На запад, насколько хватал глаз, тянулись леса, белели болота, поднимались остроконечные красные черепичные крыши домов.
По окраине аэродрома к Алленштейну бежало асфальтированное шоссе. Вдоль него на заснеженных полях, в оврагах и кюветах, всюду валялись трупы, опрокинутые пушки, исковерканные «оппели», велосипеды, тачанки с матрацами, полопавшимися перинами, одеялами, подушками. Пух белыми хлопьями носился по ветру, облеплял деревья, слоями покрывал землю так, что его трудно было отличить от снега.
По шоссе группами и в одиночку, в потрепанной и оборванной одежде, проходили с изможденными лицами бывшие военнопленные, освобожденные советскими войсками из фашистских концлагерей. Среди Них были французы, американцы, англичане и сербы, поляки и негры. Вся эта разношерстная толпа, взбудораженная обретенной свободой, шумно двигалась на велосипедах, в каретах, таратайках, а большей частью пешком, таща за плечами свой жалкий скарб. На десятках языков звучал возбужденный говор, раздавались песни. Высокий негр, худой и взъерошенный, с полосатым американским флажком на ранце, с азартом наигрывал на губной гармошке «Катюшу». Поравнявшись с летчиками, стоящими на окраине аэродрома, он оборвал игру и, подняв сжатый кулак, крикнул: «Русс харьош! Русс харьош! Ур-ра!» – и расплылся в улыбке. Затем, продолжая говорить что-то по-своему, вытащил кинжал, снял ранец и, отрезав полосатый лоскуток от висевшего на нем американского флажка, протянул его летчикам.
– Сувенир… сувенир… – жестикулируя твердил он.
– Он просит взамен что-нибудь на память. У них это принято… – пояснил Попов.
Порывшись в карманах и не найдя ничего подходящего для такого случая, Попов вынул из пистолета обойму, достал патрон и протянул его негру.
– Возьми, камрад, может, понадобится в твоей Америке, – сказал он. – Образумишь там какогонибудь…
Негр, очевидно не имеющий ничего против такого пожелания, завязал в уголок флажка сувенир, забросил за спину ранец и подмигнул летчику:
– Русс харьош.
– Хорош, хорош… – похлопал его по плечу Попов.
– Ур-ра! – рявкнул негр и, набрав в грудь воздуха, зашагал вдоль немецкого асфальта под веселые звуки русской «Катюши».
В ожидании очередного вылета Остап стоял у своего самолета и отвечал на приветствия проходивших мимо него бывших военнопленных. Запас иностранных слов у него был весьма ограничен, но и то немногое, что было ему известно, он безбожно путал. Французу кричал «наздар», англичанину «вива», а сербу «гуд бай». Черенок, проходя мимо, сделал ему замечание, что говорит он не то, что надо.
– А пусть разбираются сами, что к кому относится, – ответил Остап. – Сколько этих языков надо знать? Эхо только говорит на всех языках. Попробуй догадайся, какая у кого нация, когда вся Европа двинулась по домам!
В это время на противоположном конце стоянки появилось странное по своему виду сооружение, двигавшееся вдоль стоянки самолетов. Это был несуразный, обвешенный парчой и кистями экипаж, напоминающий не то дилижанс, не то катафалк. На нем возвышалась пирамида из авиационных бомб, а на козлах торжественно восседал ликующий Ляховский. В одной руке он держал вожжи, а в другой увесистую хворостину, которой время от времени стегал по хребту клячи, еле переставляющей ноги.
С трудом удерживаясь от смеха, Черенок строго спросил:
– Откуда катафалк?
– Так точно, товарищ гвардии капитан, катафалк! Используем для нужд авиации. Так сказать, мобилизация внутренних резервов…
– А в каком музее ты достал этого ископаемого одра? – поинтересовался Остап, показывая на клячу.
– Весь экипаж полностью приобретен в похоронном бюро «Братья Швейнкопф и компания»… – невозмутимо ответил Ляховский. – Это известная фирма. У них даже медаль на вывеске нарисована. Снизу гроб, а наверху свечка…
– А я подумал, не Дон-Кихота ли рысак воскрес?
– Нет… Это вы зря, товарищи, – ответил техник. – Коняшка ничего, резвая. Видите, на месте не стоит. Вье-е! – крикнул он на клячу, дергая вожжами, но та даже ухом не шевельнула.
– К русскому языку еще не привыкла. Них фарштее… – объяснил Ляховский и, повернув хворостину толстым концом, вытянул ею по спине клячи. Покачиваясь, катафалк двинулся дальше. От командного пункта через поле с треском и хлопками промчался Оленин на новом трофейном мотоцикле. Развернувшись у своего самолета, он бросил мотоцикл и, застегивая на ходу шлемофон, полез в кабину. Группа его собралась на вылет. Из-за леса послышался отдаленный гул моторов, и через минуту над аэродромом появилась восьмерка подполковника Грабова. Он первый из полка летал сегодня на побережье Балтийского моря.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110