Ляховский поспешно выдернул из-за уха заранее приготовленную папиросу и подал ее летчику.
– Как переправа? – поинтересовался он.
Прежде чем ответить, Черенок спрыгнул на землю, взял в зубы папиросу, прикурил и, гася зажигалку, прочертил ею в воздухе дымный крест.
– Ясно… – понимающе наклонил голову Ляховский. – Вот это кадрики! – раздался позади них веселый голос.
Оператор Двояновский, перекинув ноги через борт кабины, занимался не своим делом: зачехлял пулемет, улыбаясь во весь рот.
– Теперь довольны? – спросил его Черенок. Двояновский. хлопнув рукой по футляру, висевшему на боку, доверительным тоном сказал:
– Редкая удача! Это будет настоящая хроника. Коллеги мои в студии еще не привозили таких кадров… Пожалуй, это лучшее, что удалось мне поймать в объектив за все мои полеты…
Черенок, слегка пошатываясь от усталости, пошел на камандный пункт, сопровождаемый мерным стуком футляра кинооператора Двояновского.
После обеда на стоянке собралась комиссия во главе с Хазаровым. Под наблюдением старшего инженера полка Ляховский производил пробу своего аппарата. Несмотря на скептические реплики некоторых товарищей-техников, собравшихся со всех стоянок посмотреть на «чудо-примус», работа аппарата показала, что изобретение нужное и ценное, но требует некоторых доделок. Хазаров тут же приказал в течение пяти дней изготовить новый вариант аппарата, а старшему инженеру дать заключение для представления в штаб дивизии. Окончательную «доводку» аппарата перенести на осень, когда станет холодно.
С этой минуты и до самого вечера Ляховский ходил по аэродрому как именинник. Простая и в то же время оригинальная идея была признана, только название (примус) каждый раз вызывало на лицах иронические улыбки. Вездесущий Двояновский, в короткий срок успевший подружиться со всеми пилотами и техниками, заметил:
– Знаете, товарищи, мне кажется, что название «примус» слишком отдает чем-то обывательским.
– Да, правильно. Предлагаю назвать аппарат именем изобретателя, – подал мысль Зандаров.
– Чего же лучше! – подхватил Остап и предложил вместо длиннейшего «аппарат Ляховского» – сокращенное название «Ап-Ля». что тут же всеми было отвергнуто, как звучащее легкомысленно. Выручил Двояновский. Он посоветовал новоизобретенное приспособление наименовать сокращенно «АПЗ-1», что означало «аппарат полярного запуска первый».
* * *
В этом году случилось так, что люди, занятые делами войны, не заметили, как подошла осень. Словно крадучись, скользила она по полям, между лип и берез, оставляя багряные следы подпалин на их зеленых шапках. От ветки, задетой мимоходом, бесшумно отвалился пожелтевший лист и, плавно покружившись, улегся золотым пятном на выгоревшем сукне погона младшего сержанта Тани Карповой.
– Ба-а! А ведь осень… – воскликнул Остап, снимая с плеча Тани лист, и тут же, словно в подтверждение его слов, где-то в небе грустно курлыкнули улетающие журавли.
– Четвертая осень… – вздохнула задумчиво девушка. Взявшись за руки, они медленно брели по лесу вдоль еле заметной тропинки.
В километре от домика лесничего, где расположился штаб полка, было озеро. День еще не кончился, но под густой сенью леса, скупо освещенной последними лучами солнца, ложились мягкие сумерки. Было тихо и как-то грустно. Озеро, поросшее высокой жесткой осокой и лозняком, спокойно нежилось в зеленеющих мхом берегах. То тут, то там из черной глубины воды появлялись серебристые гроздья пузырьков, и тогда казалось, что озеро дышит.
– Караси!.. Смотри, Остап, караси играют!.. – зашептала Таня, сжимая руку летчика.
Таня залезла на полусгнивший ствол лесины, сваленной когда-то в ветреную ночь, и стала бросать в темное зеркало воды кусочки древесной коры. На поверхности расплывались серебряные кольца. Маленькие на середине, они дальше ширились и пропадали в зарослях, не докатившись до берега. Под лесиной, широко расставив ноги, стоял Остап, махал рукой, отсчитывая расходящиеся круги:
– Десять, одиннадцать, двенадцать… Вот так да!.. Дюжина на счастье!.. – смеялся он.
– Что ты там насчитал?
– Говорить нельзя, а то не сбудется.
– А если молчать?
– Сбудется.
– А что?
– А то сбудется, что родятся у нас когда-нибудь двенадцать сыновей-богатырей, – выпалил Остап.
Таня, смущенная, спрыгнула с дерева.
– Я больше не пойду с тобой гулять. Ты насмешник и говоришь чепуху.
– Таня, а ты слышала, что о нас поговаривают?
– Не-ет… – насторожилась девушка.
– Говорят, что у нас с тобой не любовь, а что-то вроде подземного озера… Ни штормов нет, ни ураганов… Застыли без движения и не шелохнемся…
– Да… С тобой застынешь… – сверкнула глазами Таня.
Оба сразу замолчали, прислушиваясь к шорохам опадающих листьев. Остап смотрел на девушку, на ее тонкую талию, на паутинки волос, красиво рассыпанных по плечам, и взгляд его был серьезен и застенчив.
– Таня… Послушай, Таня, – позвал он тихо, – я давно хочу тебе сказать… Я не представляю себе, как мы когда-нибудь расстанемся, будем жить друг без друга. Война скоро кончится. Ты должна быть со мной. Ведь сколько лет мы воюем вместе! Да, Таня?
Он взял ее теплые руки в свои, пальцы его почувствовали упругие удары пульса.
Таня молчала. Она давно знала, что он так скажет, и ждала этих слов. Она сжилась с ними, еще не сказанными, лелеяла их в своих девичьих мечтах, неясных и беспокойных, но никогда не думала, что эти простые, желанные слова так взволнуют и ошеломят ее.
– Ну скажи, Таня, будешь моей женой? Да? – спрашивал Остап.
– Да, – тихо прошептала девушка.
Внезапно откуда-то из глубины леса донесся глухой выстрел, вслед за ним еще, потом послышалась мелкая дробь автомата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110